Блонделю не дали договорить: мастер Жоттеран с силой рассек толпу. За собой он тянул свою супругу, которая судорожно цеплялась за полы его полушубка, он крикнул:
— Я! Я! Я потерял двух своих малюток. Хочу взять этого. И на кусок хлеба ему с избытком хватит.
Общее оцепенение, крики, возгласы. Даже смех, но явно заглушаемый рыданиями. И как только мастеру Жоттерану вручили ребенка и он прижал его к груди, прикрыв шубой, как только вместе со своей супругой нырнул под арку, спасаясь от назойливости тех, кто хотел поближе разглядеть приемыша, разом прозвучало с десяток, если не больше, голосов:
— Я!
— Я!
— Нет я! Я первый сказал!
Тут, должно быть, то, что зрело в душе Мари с минуты их появления на рынке, вдруг сразу взорвалось само собой. Бросив руку Бизонтена, она рванулась к тележке, где покоился весь этот выводок, пожалуй, ее собственный выводок. В первое мгновение Бизонтен опешил, но, быстро сообразив, что происходит с Мари, схватил ее за плечи, приподнял и внес под арку.
— Нет, — крикнула она, — пусти меня! Они их растопчут! Маленькие задохнутся. Это мои дети…
— Ну, теперь можешь идти, — сказал Бизонтен, поставив ее на землю и придерживая за плечо. — Иди, сама увидишь. Вот увидишь.
Голос его дрогнул. Он чуть ли не силой повлек Мари за собой. Через несколько шагов они нагнали чету Жоттеранов, убегавших с рынка изо всех своих старческих сил.
— Да не бегите вы так, — окликнул их Бизонтен, — с вами же ничего худого не случится.
Старики остановились, тяжело дыша, но улыбаясь.
— Что правда, то правда, — сказал мастер Жоттеран, — мы совсем, видать, спятили.
— Вот уж, должно быть, лет тридцать я так не бегала, — подхватила его жена.
— А это значит, что вы уже успели помолодеть, — громко расхохотался Бизонтен.
Но старик, глядя на младенца, твердил:
— Совсем спятили! Совсем спятили!
— Да нет, — заметил Бизонтен, — вовсе вы не сумасшедшие, вы счастливые. По-настоящему сумасшедшая — это Мари.
И, повернувшись к ней, сказал:
— Тебе всех детей подавай. Хотел бы я знать, как там Леонтина в такой толкучке?
Мари побледнела как полотно, но Бизонтен, прижав ее к себе, проговорил:
— Нет, дорогая, не бойся, прежде чем заняться тобой, я передал Леонтину Пьеру. Но теперь ты сама видишь, какая ты! Разве я не прав, говоря, что ты у нас малость того!
45
Когда они добрались до Рыночной площади, волнение достигло полного накала. За Блонделем пришли четверо вооруженных стражников под началом сержанта. Толпа наседала на них, вопила, что это позор, пусть немедленно освободят лекаря. В мгновение ока Бизонтен оценил создавшееся положение и сказал Мари:
— Беги скорее к Жоттерану. Скажешь ему, что Блонделя забрали. А сам он пускай тут же отправится к их старейшине.
— А как же ты? — испугалась Мари и вцепилась ему в руку. — А как же дети?
— Их приведет домой Пьер. А со мной ничего худого не случится. Беги быстрее.
Он с минуту смотрел ей вслед, потом, усердно работая коленями и локтями, бросился в самую гущу толпы. Все сильнее бурлила толпа между прилавками. Торговцы, согнувшись чуть ли не вдвое, с трудом удерживали деревянные лавки, чтобы их не опрокинули. Несколько корзин с фруктами уже перевернули вверх дном, румяные яблоки раскатились по земле и хрустели под ногами.
— Все пропало! — вопила какая-то здоровенная бабища.
— Люди совсем с ума посходили.
— Пускай посходили, да зато детей спасают.
— А кто за мои яблоки мне заплатит?
— И я не продал, но плевать мне на это. Раз в жизни такое зрелище увидишь, это дороже всего.
— У этого лекаря глаза совсем безумные.
— Небось папист какой-нибудь?
— Вот и нет. Уж поверь мне — он святой.
За исключением небольшой кучки торговцев, больше всего на свете дороживших своей выручкой, остальные, казалось, были полностью на стороне Блонделя. Люди негодовали — как это посмели забрать в тюрьму такого человека, требовали, чтобы сюда немедленно явились члены магистрата. С трудом расталкивая людей, Бизонтен добрался до того угла площади, где стражники схватили Блонделя. Он был пленником стражников, но и их в свою очередь взяла в плен толпа, все сильнее и сильнее нажимали на них, все чаще и чаще раздавались угрозы. Наконец по толпе прошло легкое движение, точно ручеек пробил себе извилистый путь в этом озере ярости. Все головы повернулись в сторону Ратуши, и снова раздались крики:
— Смотрите, смотрите — члены магистрата.