Случалось, и не раз, Бизонтену расставаться с женщинами, пускаясь в путь, и, бывало, на долгие сроки, куда более долгие, чем эта их разлука, но на сей раз что-то порвалось в его душе в минуту расставания, и было это совсем иное чувство, так что пришлось его, хочешь не хочешь, скрыть под взрывом смеха.
Он нашел в себе силы рассмеяться — разумеется, из-за детишек. Мари сумела сдержать слезы. Утро выдалось как раз такое, какие любил Бизонтен, — свет медленно струился у подножия еле видных отсюда гор, как будто светозарный поток сумел проложить себе путь в каменной груди утесов. На пристани уже толпился народ. Рыбаки, ставившие паруса, кричали ему вслед:
— Доброго пути! Если вам что понадобится, мы все тут!
Знакомые ему возчики подходили пожать руку и уверяли, что, когда попадут в те края, непременно проедут через Ревероль. Приветствовали их также стражники при караулке, а также городские мельники. И всякий раз наши путники в ответ махали им, а то и бросали по пути слова благодарности. На пригорке им пожелали доброго утра крестьяне — кто очищал от камней свое поле, кто орудовал киркой. Какой-то виноградарь из Монна узнал их, так как видел вместе с Блонделем, он бросил свой участок, кинулся в погреб и подбежал к ним с четырьмя бутылками старого вина и при этом сказал:
— Вот кончу с подрезкой, приеду вас проведать и еще винца привезу.
Первый день прошел незаметно — устраивали себе помещения, отвечали на множество вопросов старика Фонтелье, задававшего каждый вопрос по десять раз и от души радовавшегося их приезду, особенно потому, что появление Чудесного Безумца окончательно лишило его сна с первого же дня.
На следующий день поутру началась стройка. Уезжая, Блондель дал им точные указания. Он хотел, чтобы подготовили две большие комнаты. В первой разместится кухня и здесь же будут кормить детей, в другой устроят спальню. На втором этаже оборудуют комнату поменьше и предоставят ее для наиболее истощенных ребятишек. Блондель также выразил желание, чтобы пол был выложен плитками, а стены оштукатурены и побелены мелом; он добавил, что многие младенцы умирали потому, что их держали в грязных, неопрятных домах. По мнению старика Фонтелье, все это было излишней роскошью, и, покачивая головой, он твердил:
— Ну и чертушка этот Блондель! Скажи мне кто-нибудь, что я в нашем-то селенье увижу такой роскошный приют, я бы ему прямо в лицо рассмеялся!
Однако чувствовалось, что вся эта суетня и хлопоты наполняли его душу радостью. Раз двадцать на день являлся он на стройку, предлагал свои услуги мужчинам, да и Ортанс тоже, но та, желая избавиться от слишком разговорчивого старика, просила его что-нибудь поделать на кухне. Само собой разумеется, он делил с ними все трапезы и Бизонтен, смеясь, говорил:
— Ну и чертушка этот лекарь! Скажи мне кто, что первым, кого мы здесь приютим, будет восьмидесятилетний старик, я бы ему прямо в лицо рассмеялся!
Все как-то оборачивалось радостью, даже для Ортанс, которая, покончив со стряпней, влезала по лестнице помочь плотникам или орудовала лопатой вместе с каменщиком. Так как каменщик был человек спокойного нрава, в жестах нетороплив и двигался к тому же медленно и степенно, Бизонтен не раз слышал, как Ортанс ему выговаривала:
— Поторопитесь же, Никола, я вовсе не собираюсь оставаться здесь до конца своих дней. Едва мы все закончим, я тут же уеду с лекарем. Ну, давайте побыстрее!
А здоровенный малый только тихонько посмеивался про себя. Правда, после понуканий Ортанс он начинал торопиться — сделает три крупных шага, опрокинет ведро с водой, уронит мастерок, и тут же опять войдет в свой обычный неторопливый ритм. Бизонтен как-то шепнул Ортанс:
— Он хоть по виду великан, на самом деле скромный, как деревенская девица. Если вы будете его торопить, хорошего ничего не получится.
Ортанс молча пожала плечами и занялась своим делом.
Почти каждый день жители Моржа или соседних селений являлись в Ревероль, предлагая свои услуги. Их определяли на подсобные работы, но чаще всего это приводило к тому, что каменщику или Бизонтену приходилось терять с ними, необученными, слишком много дорогого времени. Тогда Пьера осенила светлая мысль. Вот уж воистину мысль возчика.
— Пускай-ка эти люди, — спокойно сказал он, — идут обрабатывать поля, очищать их от камней, а камнями мостить дорогу. Значит, им будет легче сеять, легче по дорогам ездить и спокойнее трудиться. Дела-то им хватит не на один месяц.
Нужно было также отвадить говорливого Ипполита Фонтелье от стройки, и по общему решению ему поручили управляться с прибывающими. Старик, считавший, что так и останется без дела, просто сиял от счастья, став таким большим начальником на нужном и тяжком участке. И он расплывался в радостной улыбке, когда Бизонтен при нем говорил приезжавшим: