Ортанс даже побагровела от гнева. Подошла к Бизонтену и спросила:
— А деньгами сколько это получится?
— Я у них даже об этом не спрашивал.
Желая сдержать рвущуюся из груди ярость, Ортанс сжала губы, потом прошипела:
— Тогда мы все пойдем бить камень. И моя тетка тоже! Во всяком случае, покорно вас благодарю…
— Да что вы, мужчины на работу пойдут.
Негодующая Ортанс прервала его.
— Другими словами, вы собираетесь меня кормить!
Бизонтен рассмеялся.
— А почему бы и нет, барышня? Можно было бы угодить в худшую переделку. Я по крайней мере нахожу все это прекрасным…
Ортанс на минуту затихла, а потом тоже расхохоталась и крикнула:
— Если бы я не боялась сломать руку о кости этого плотника, я бы такую ему оплеуху влепила!
20
Первое, что увидели они, прежде чем добрались до назначенного им дома, было озеро.
Всем существом, всем сердцем Бизонтен ощутил красоту озера в зимнем его величии. Оно было здесь, совсем близко и в то же время далеко, словно отлакированное ветром и солнцем, соединившими свои усилия, чтобы придать ему еще больше блеска, чем придал бы снег. Оно было затянуто пеленой бледного золота меж этих серебристых гор, на склонах которых четко вырисовывались голубые, закованные морозом потоки. Все эти застывшие ручейки принесли свой сверкающий пепел в дар озеру, и оно сумело высечь из него огневые искры.
Ошеломленные открывшейся красотой, путники застыли на месте. Вдруг разом забылись голод и усталость. Вдруг разом угас всякий интерес к назначенному им жилью. Бизонтен то и дело оборачивался к ним и с радостью читал на лицах своих спутников удивление, видел охватившее их волнение. Детишки жались к юбкам Мари и, широко открыв глазенки, хоть и ослепленные всем этим блеском, озирались по сторонам, как бы надеясь охватить единым взглядом и безбрежность этих вод, и громаду этих гор. Мари улыбалась. Ортанс тоже улыбалась, но в улыбке ее проглядывало что-то суровое. Пьер молча покачивал головой, а трое стариков растерянно моргали, поджав губы, и, казалось, сетка покрывавших их морщин расползалась по всему лицу. Первой нарушила молчание Бенуат:
— Стоило все-таки увидеть такое перед смертью.
Дом, прилепившийся к косогору, фасадом выходил на озеро. Дорога от него вела дальше ко второму косогору, заросшему лесом. Изгородь из почерневшего за зиму колючего кустарника окружала лужайку, где росло с пяток яблонь, сплошь обвитых плющом и с заросшими мхом стволами. Строение оказалось просторным, приземистым. Середина крыши провисла, и Бизонтен не преминул пошутить:
— Строение это и впрямь потребует от меня немалых забот.
Даже не успев распрячь лошадей, они пошли осматривать дом, весь пропитанный запахом плесени. Свет проникал через дверь и узенькое оконце с выбитыми стеклами. Проведя ладонью по стене, Ортанс заметила:
— Не понимаю, как мы можем здесь оставаться. Да ребятишки за одну ночь богу душу отдадут. По-моему, лучше переночевать в повозках.
При этих словах Бизонтен рассмеялся, и Ортанс прикрикнула на него:
— А вам смешно? Вот уж действительно, вас нетрудно рассмешить.
— Мне смешно потому, что, когда мы вошли сюда и даже лошадей еще не распрягли, я про себя подумал: смотри-ка ты, мы как будто выбираем себе подходящее помещение, ведь их тут целый десяток наберется, — ответил он.
— Да вы же сами видите. Пусть это и так, но не можем же мы поселиться в промозглом погребе.
Кузнец толкнул дверь, ведущую во вторую половину дома, и, осмотрев ее, объявил:
— Там, во всяком случае, хоть солома есть. Даже сгнить успела, потому что солому эту беспрерывно дождем поливало, крыша ведь там дырявая, что твое сито.
— И впрямь, дядюшка Роша, славное у нас жилье.
Все кругом обветшало, все было грязное, сырое, липкое на ощупь, но, как ни странно, им почему-то хотелось смеяться.
— Завтра, — начал цирюльник, — когда мое лекарство подействует, сторож этих чудодейственных мест, конечно же, отведет нам другое жилище.
Тем временем Бенуат подошла к очагу и заявила:
— Если ночевать здесь нельзя, то, во всяком случае, можно еду сварить.
— Верно, верно, тетя, — подхватила Ортанс. — Давайте сразу же сварим пшеничную похлебку.
— И еще надо бы разузнать, есть ли здесь хорошая печь. Тогда и хлеба напечем.
Повозки поставили на лужок рядком, потом протерли лошадей соломенными жгутами и только тогда распрягли. Пьер обнаружил в сарае сено и принес несколько охапок.
— О лошадях тоже позаботиться надо, — пояснил он. — Если мы будем камни бить, может, нам и за перевозку заплатят.