Припомнил жизнь свою старик:
«Чудно! Да мне ли довелося?..»
Распахнут жесткий воротник,
Зажата в пальцах папироса.
Чтоб не тревожили его,
Глухим сказался домочадцам.
Темно ль за окнами, бело –
Сидит он тихо час за часом.
Неужто это было с ним?
Да полно! Быть того не может!
Нелеп, как жизнь, необъясним
Сквозь время голос, что тревожит:
– Не пропадай, прошу тебя!
Мы потеряемся, как дети,
В просторах белых декабря,
Среди дорог и лихолетий.
В толпе шинельной, в давке тел
Взгляд обжигал его, был близко…
Он оглянуться захотел –
Так и не смог, толпой затискан.
Он пил за дружеским столом,
Пел с хрипотцой, забыв веселость.
Он думал, жизнь пошла на слом –
А это лишь ломался голос.
Забыв про сон и про еду,
Судьба в строю кричала: «Левой!..»
Через войну, через беду
Проволокла – не пожалела.
Он жизнь прожил – как будто был
На празднике, что шел на убыль.
У девушек, что он любил,
Теперь уже поблекли губы…
Гремит посудою сноха,
И внучку манит грай весенний –
Лишь в комнатушке старика
Иных времен витают тени.
Среди живущего всего
Он жив лишь тем далеким счастьем.
Чтоб не тревожили его,
Глухим сказался домочадцам.
МЕДНОЕ КОЛЬЦО
Был сорок первый горький год,
Отецкое крыльцо…
Когда уже сошел народ,
Он протянул кольцо.
В простое медное кольцо
Перековал деньгу:
– Ты жди меня, – взглянул в лицо.
– Не ждать я не могу…
И вот прошло уж сорок лет…
– Ты ждешь его, бабусь?
Ведь и могилки даже нет…
– Теперь ужо дождусь.
ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРКА
Горячий воздух над броней дрожит,
Согретый непривычно жарким маем.
На танковой броне малыш играет,
И мать к нему испуганно бежит.
Отец, жену за плечи приобняв,
Тихонько шепчет ей: «Не трогай сына,
Не бойся за него, ведь он – мужчина.
Хоть маленький, но сильный – весь в меня».
И вспоминает он, нахмурив бровь,
Былые повести танкиста-деда.
И вроде о войне была беседа,
А кажется сегодня – про любовь.
Ведь он, малец, тогда не понимал
Рассказов поседевшего майора.
Вернее, понял, но потом, не скоро,
Когда о жизни кое-что узнал.
Не помнит он подробностей уже –
Им в детской памяти не удержаться,
Но в сердце, заставляя больно сжаться,
Запал тот незатейливый сюжет.
Дед говорил, что танк его горел,
Как выжил он – и сам понять не может.
Как чувствовал всей опаленной кожей,
Что наступает сил его предел.
Он бредил, тлела жаркая броня,
И свет померк, и сердце билось тише.
А он сквозь пустоту все время слышал:
«Вернись! Мы ждем тебя – твой сын и я…»
СТИХИ, ПРОЧИТАННЫЕ В ДОМЕ ПИСАТЕЛЯ
9 МАЯ 1992 ГОДА
Ни Бога, ни чести, ни славы,
Одно лишь безумье окрест,
И маршал великой державы
Предательски взят под арест.
Как крепость, разрушено войско,
Ударила в спину картечь…
Хватает единственно воска,
Чтоб свечи у гроба зажечь.
Измены такой не бывало,
Такие не славят бои…
Прощайте, мои генералы,
Прощайте, солдаты мои.
За вами дорога дымится,
За вами несут ордена…
Клянемся: она возродится,
Великая наша страна!
***
Июльский полдень. Суета вокзала
На станции российской узловой…
Вновь очередь пред кассами в ползала
Жужжит нетерпеливою толпой.
Медлительность кассирши раздражает:
«Уснула, что ли?» – «Кассу – на таран»!
И вдруг – вопрос: «Никто не возражает?
Мне – можно. Я, ребятки, ветеран», –
Седая мать к народу обратилась.
Стоит, на палку тяжко оперлась…
И ропщущая очередь смутилась,
Проход давая, шумом унялась…
Внезапно разодетая девчушка
С негодованьем бросила вослед:
«Да сколько ж вас еще?!» На что старушка:
«Уже – немного», – молвила в ответ…
Уже – немного… Прошлое забыто?
Немного тех, кто воевал за нас…
Когда ж сердечность стала дефицитом?
Что нам ответить взгляду Божьих глаз?
КРАСНЫЙ КРЕСТ
С вечера у медсанбата
На кровавый диск луны
Выла жалостно собака,
Беспризорница войны.
Госпитальные кошмары,
Крики нервные: «Сестра!»
Медсестрички, санитары,
Фронтовые доктора!
Сколько было ран зашитых,
Нулевых и ножевых!
Сколько раненых, убитых,
Искалеченных живых!
Отступленья, контратаки,
Посвист пуль, разрыв гранат…
Но всего страшнее – танки,
Этот гусеничный ад!
Спирт, глюкоза, папиросы,
Скальпель, ножницы, зажим…
У матросов нет вопросов:
Соблюдай, матрос, режим.
Русская литература,
Не стыдись стирать бинты,
Разрушать инфраструктуру
Горя, боли и беды!..
Сорок первый – сорок пятый…
Сталинград, Берлин, Рейхстаг…
Все горит, подбит гранатой,
Гроб на гусеницах – танк.