ИЗ РОДОСЛОВНОЙ
Босоногий парень у родной речушки,
Пули да осколки – вот твои игрушки.
Мины изучили, да наука боком –
Зацепило поле огненным осколком,
И госпиталями, и в крови бинтами,
Долгими ночами… А весной – цветами.
А весной – Победа! Да кому ты нужен?..
Белый зайчик света бегает по лужам.
Выбираешь город, так тебе ли плакать?
Тишиной встречает питерская слякоть,
Водкою, да песней, да не лучшей долей,
И работой честной – долгою неволей.
В крохотной общаге сколько их, калечных,
Жизни начинали с истин самых вечных:
Что и корка хлеба – нужная от века,
Что в великом завтра – все для человека…
А еще припомнилось: на лесоповале
Девочки-подростки норму выдавали.
Бревнышки-суденышки хлюпали по снегу,
Словно приближали общую Победу.
Без печали, радости кто на свете прожил…
Уезжали – плакали: были ведь моложе,
Обещали встретиться, в жизни лишь устроясь.
Прогремел колесами уходящий поезд.
В ленинградских сумерках потерялся след,
Где мое рождение – через десять лет.
ГНЕЗДО ВОЙНЫ
Опять нет сна, опять за стенкой «танцы»,
И стену будто бы дробят.
Опять мой тесть во сне бомбит Констанцу –
Опять кошмар, который год подряд.
Бьет кулаками – в небо рвется.
Ему, бывает, мало сна…
Все сталинскому соколу неймется –
В душе его гнездо свила война…
Построив полк, нарком прочел приказ,
На подвиг летчиков настроя.
Сам Сталин тут прищурил глаз
В ответ на гибель в Мурманске конвоя…
«Примерно! Дерзким должен быть налет!..»
Торпедоносцы – главная опора!
Корсары засланы вперед
На бреющем… Отважен гул моторов.
Успех – внезапность! В сущий ад
Констанцу ввергли красные «бостоны»:
Под запредельный русский мат,
Под рев винтов, под треск, грома и стоны.
Меж водяных заградстолбов
Несутся коршуны к эсминцу…
Торпеды сброшены – готов!
Рывок наверх – и взвились в небо птицы!
Заход… Еще один заход…
Следили молча дьяволы за ними…
Какой небесный летчики народ!
На удивленье – с лицами земными!
Сомкнулись эскадрильи – и домой…
Но тут явилось откровение приказа:
Констанца порт был непростой –
Там хищных «мессеров» таилась база.
И вот он, гул взъяренных пчел!
Ведомый Мишка задымился первым,
В кабине у Сабира горячо…
И Толя, Толя… В штопоре друг верный…
Морским пилотам нет иных могил –
Их волны примут и укроют…
Я из полета тестя возвратил –
А там, во сне друзей осталось трое…
***
К своим вернулся… Нам ни слова…
Кровь на локтях, и кулаки красны.
Он побывал в Констанце снова –
Он побывал в своем гнезде войны…
У МЕМОРИАЛА ДОБЛЕСТИ
Матвей Овсиенко пал смертью храбрых 1 августа 1943 года на восточной окраине села Молдавановского…
Я приехал туда, где на фронте убило отца,
Осмотрел все дворы в бастионе казацком
И бродил между хат от конца до конца –
Похоронка неправдою стала казаться.
Ослепительно солнце сияло в тот день,
От жары все живое сомлело в истоме.
Раскаленным был каждый и дом, и плетень.
Тишина, будто кто-то и нынче здесь помер.
А вокруг, по холмам виноград золотой
Зажигал полновесные спелые гронки,
И струился в селе тот особый настой,
Когда грех говорить даже громко…
Я пристыженно, молча поднялся на холм,
Возложил гладиолусы у обелиска
И, не в силах сдержать удушающий ком,
Отошел и склонился в почтении низко.
Видел списки как будто в горячем дыму,
Отыскал среди прочих фамилию бати:
Почему-то особая почесть досталась ему –
В указании года рождения, дате…
Что ж, спасибо! Спасибо хотя бы на том!
День, когда он убит, я узнал в похоронке.
Вдруг ознобом ожгло меня в зное густом –
И шагнул я, попятился тихо в сторонку…
Вот и все… Посетил. Попроведал. Узрел…
Почему ж ни одной, ни единой слезинки?
Ведь не бой тут прошел, а расстрел!
Не сошлись тут враги в боевом поединке…
По восточной окраине батю в атаку вели,
В полный рост шел с винтовкою на пулеметы,
Будто был богатырскою силой велик…
Или с ним, казаком, тут сводили все счеты?
Мне кричать бы, подняв до горы кулаки,
Но молчал я, сжимая сведенные скулы:
Спорить грех о былом с поднебесьем таким
В тишине этих сельских полуденных улиц.