При-при-прибежала кры-крыса-мать,
Шарик присел рядом с артистом и встряхнул его:
- Роберт Робертович, вы меня узнаете?
Попугай- Амазонский посмотрел на Шарика туманным взором:
- А-а, это вы… Я же ска-ска-сказал, что при-приду… При-при-при-приду с ло-лопатой, вы-выкопаю себе могилу… Тата-тата-тататам будет спокойнее…
- Что здесь произошло, Роберт Робертович?
- При-прибежала крыса. Во-о-от такая! Я упал.
Шарик выбежал на балкон. Осмотрел двор.
В арку въезжала машина, груженная саженцами. Иван Иванович стоял в кузове, опираясь на кабину.
Через двор по направлению к свалке двигался некто в черном фраке, с хозяйственной кошелкой. С кошелкой загадочного существа!
- Стой! - закричал Шарик. - Стрелять буду!
Некто во фраке метнулся и исчез в мешанине бревен, досок, ржавого железа.
Шарик прошел в комнату и распахнул шкаф. В нем висела пустая вешалка. На дне лежала вонючая тряпка. Шарик узнал эту юбку…
Амазонский, не веря своим глазам, снял плечики и внимательно осмотрел.
- Был фрак, - сказал он. - Фрак был. Нет фрака. Где фрак?
Шарик вздохнул:
- На свалке.
Нервы артиста, расшатанные всяческими неожиданностями, не выдержали. Он упал, откинув веером крыло и задрав ноги к потолку.
Капля яда дрожит на конце иглы
Наступил вечер.
Белые цветы табака распрямились, расправили лепестки и, слабо светясь полумраке, распространяли сладкий запах до девятого этажа. Жители дома, придя с работы, распахнули окна и балконные двери, чтобы впустить в квартиры, раскаленные за день, вечернюю прохладу.
Потом окна начали мерцать голубоватым светом: заработали телевизоры. Затем окна погасли. Взошла большая луна, и в ее светлый круг впечатался темный силуэт мамы Муркиной. Она сидела на балконе, чутко поводила ушами, ловя малейший звук. Она ждала Захара.
Дом безмятежно спал, не подозревая, что стоит над пропастью.
Лишь одно окно светилось в этот поздний час - окно Ивана Ивановича. За ним наблюдал, притаившись в тени дерева, Крыс. Сжимая в корявой лапе смертоносную иглу, он строил планы покушения.
По занавеске проплыла тень Слона.
«Подхожу к двери, - соображал Крыс, - обмакиваю иглу в яд. Слон спрашивает: кто там? Я говорю: вам телеграмма. Он открывает, я его закалываю и… «Славный Крыс, храбрый Крыс! Халат твой!»
По занавеске пробежала чья-то тень.
«Эге! - струсил храбрый Крыс. - Слон-то не один…».
Свет в квартире погас, и через некоторое время из подъезда показался Иван Иванович. Его большие бока и крутой лоб отливали таинственным лунным блеском. Крыс, притаившийся за стволом дерева, разглядел, что Иван Иванович несет мешок.
Слон шел прямо на Крыса. Крыс не привык встречать противника лицом к лицу. Кроме того, Слон казался таким громадным и сильным, что поджилки у Крыса задрожали, он в панике кинулся на свалку и спрятался в каком-то ящике.
Раздались голоса. Слон с кем-то разговаривал!
Крыс мог дать голову на отсечение, что Иван Иванович шел через двор один.
Через некоторое время раздалось кряхтенье, непонятное шуршанье, треск, и все стихло.
Крыс ждал, что вот-вот раздастся шум удаляющихся шагов. Тогда он обмакнет иголку в яд, выскочит из укрытия и нападет сзади!
Однако не раздавалось ни звука.
Крыс тихо-тихо выглянул из своего убежища.
Никого.
Под деревом, освещенном луной, стоял мешок.
«Слон вынес в мешке мусор, - решил Крыс.- А как Слон ушел, я не заметил».
Он решил покинуть укрытие, встал… и стремительно присел.
Дверь подъезда негромко хлопнула. Крыс поглядел в ту сторону, откуда донесся звук. Блеснули два желтых огонька.
Козел Тимофей крался за мешком мыла. Он двигался из тени в тень короткими перебежками. Добрался до мешка, взвалил его на спину и пошел домой. Мешок был тяжелым. Но это была приятная тяжесть.
«Интересно, - думал Тимофей, - какого мыла мне отвалила Муркина?»
- Где Захар? - раздался голос за спиной Тимофея.
- Не зна… Ой! - Тимофей обернулся.
Сзади никого не было.
«Показалось, - решил Козел. - Конечно, показалось».
- Где Захар? - опять спросил сзади голос.
Тимофей обернулся. Никого.
Козел задрожал всем телом и спросил:
- Кто это?
- Правосудие, - ответил голос, неумолимый, как голос самой судьбы. И опять этот голос прозвучал откуда-то из-за спины.
Шерсть на Тимофее встала дыбом и между волосинками побежали электрические искры.
- Ты где? - прошептал Козел. - Ты где, Правосудие?
- Я везде, - отвечал леденящий голос. - Отвечай, где Захар?
- Не знаю! - пискнул Тимофей и выронил мешок, который, упав, почему-то глухо вскрикнул.
Козел бросился бежать, но какая-то неведомая сила схватила его за рога и подняла в воздух. Тимофей не сразу понял, что висит где-то между небом и землей, и поэтому продолжал перебирать ногами. Потом до него дошло, что от могущественного Правосудия не убежишь, и он перестал брыкаться.
- Сознавайся, ты украл котенка? - допрашивал голос теперь уже снизу.
- Я не кра… нет, нет, я не знаю, где он!
- А письмо зачем написал?
- Это не я! Это Колька писал!
- Кто его научил?
- Я больше не буду!
…Воробей Николай проснулся от приглушенных вскриков и бормотания, доносившихся со двора. Он вскочил, встряхнулся и выглянул во двор. «Это не я! Это Колька писал!» - ныл Козел. В один миг рассвирепевший Николай словно коршун спикировал на нос Тимофею и принялся долбать его клювом, приговаривая:
- На меня все хочешь свалить! Не выйдет! Понял? Понял? Понял?
- Понял! Я больше не буду!
Снизу раздался голос:
- Похоже, он не врет. Он на самом деле не знает, где Захар. Отпустите его, Иван Иванович.
Козел шмякнулся на землю, вскочил и отбежал в сторону, дико блестя глазами.
Из мешка вылез Шарик.
С дерева, кряхтя и ломая ветки, спускался Иван Иванович. Тимофее понял, что это Слон, спустив с дерева хобот, держал его за рога.
Слон вздохнул и укоризненно покачал головой:
- Как же ты мог так поступить, Тимоша? Ты же, в сущности, добрый, отзывчивый Козел…А какие страдания ты принес бедной маме Муркиной!
Тимофей горестно покачал головой.
- Жадность обуяла, проклятая… Нездоровая страсть…
Из глаза его выкатилась слеза и, сверкнув, как драгоценный камень, разбилась о волейбольную площадку. Слеза и в самом деле была драгоценной. Это была слеза раскаяния.
- Эх! - Тимофей скрипнул зубами. - Хоть бы сквозь землю от стыда провалиться!!!
Он что есть силы топнул ногой.
И он провалился.
Земля перед ним раздалась, и Тимофей рухнул в пещерную щель.
Посредине ровной, как стол, освещенной луной волейбольной площадки, подминая бороду, лежала рогатая голова с выпученными глазами.
«То в воздух, то под землю… - покорно подумал Козел. - Наверное, так надо…»
Он закрыл глаза и приготовился падать до центра земли. Но тут же почувствовал, что опять взлетает. Иван Иванович уже испытанным способом выхватил Тимофея из ямы и поставил на твердую почву. Козел не мог стоять и все время валился набок. Зубы у него стучали. С него сыпалась земля.
Воробей Николай от хохота свалился с ветки. Он так обессилел от смеха, что не смог взмахнуть крыльями и зарылся носом в песок. Но и это не остановило приступа неудержимого веселья.
- Ой, умру! - причитал Колька, валяясь по песку. - Ну ты понял, а!
Шарик стоял над ямой, не замечая ничего вокруг.
Там, на дне, едва видимый, переливался свет…
Ухо сыщика подскочило!
«Захар т а м!»
Шарик бесстрашно спрыгнул в яму и обнаружил подземный ход. Далеко-далеко уходили слабо светящиеся под потолком огоньки.
Шарик выбрался на волейбольную площадку и сообщил о своем открытии.
И тогда Крыс, сидевший до сих пор в засаде, понял, что пришла пора действовать.
Он достал пузырек с ядом. Обмакнул иглу. На ее кончике повисла большая черная капля, в которой крохотной точкой отразилась большая луна. Крыс взял в зубы иглу, осторожно выскользнул из укрытия и пополз на четвереньках, прячась в тени дерева. Фалды фрака, как два черных хвоста, волочились за ним.