Таким их обеспечила сама Ильмадика.
Когда пол под ними содрогнулся и вдруг решил идентифицировать себя как стену, Владычица совершенно не по-божественному взмахнула руками, силясь удержать равновесие. Концентрацию она при этом, естественно, потеряла, и Лана поспешила броситься к Килиану. Чародеи крепко обнялись, — не от переизбытка чувств, а с исключительно практической целью не потерять друг друга в хаосе рушащеейся тюрьмы.
Мыслесвязи между ними больше не было, но Лана и сама помнила инструкции на этот случай. Создав свой фирменный щит, она сформировала его в виде сферы, ограждавшей их от обломков. Килиан тем временем направил их падение на ту самую, примеченную ранее стену.
Пробил ли ее диковинный «мячик» с двумя магами внутри, или ученому пришлось воспользоваться трансформирующим заклинанием? Лана не видела этого. Мир превратился в бешеный круговорот огня и металла. В мгновение ока она перестала понимать, где верх, а где низ, перестала видеть, куда они вообще летят и даже не была уверена, живы ли они. А последней осознанной мыслью было «только не блевать».
Казалось, прошла вечность, когда кружение вдруг остановилось. Видеть что-то вокруг это не помогало: перед глазами плыли цветные пятна. Даже когда глаза были закрыты.
Её колотила крупная дрожь. Неосознанно чародейка прижималась к продолжавшему обнимать ее мужчине, вцепившись в него, как утопающий в спасательный круг. Килиан не отпускал ее, — и откуда-то Лана знала, что он не отпустит ее, пока она сама того не захочет.
Ни за что.
Осознание того, что падение их закончилось наилучшим образом, пришло в тот момент, когда в заложенные уши проникли звуки окружающего мира. Знакомые голоса. Ансаррская речь. Да. Они были на «Искреннем». Похоже, Джамиль вполне успешно сориентировался в обстановке и подобрал их, — как и было запланировано.
Выполнив свою задачу, дирижабль летел обратно на юго-восток.
Глава 10. Миг равновесия
Дворец трясло и лихорадило, как будто сама реальность осыпалась от ярости Владычицы.
И это была не фигура речи: хотя они находились в субреальности его подсознания, Амброус чувствовал, как неконтролируемое божественное могущество практически вырывает из его рук контроль. Владычица Ильмадика могла и его самого вышвырнуть отсюда, столь велика была ее ярость.
Нет. Это Амброус понял мгновением позже. Не ярость это была. Точнее, ярость там тоже была, но дело было не в ней. Она лишь прикрывала истинную причину, по которой Ильмадика утратила над собой контроль.
Она была напугана. Впервые в жизни Первый Адепт видел свою богиню, — бессмертную, всемогущую, великую богиню, — по-настоящему напуганной. Это казалось странным, противоестественным…
…и вызывало отчаянное желание защитить ее от всего.
— Не бойся, Госпожа, — подал голос король в перерыве между ее матерными выкриками, — Я никому не позволю причинить тебе вред. Никому и никогда.
— Ты не понимаешь! — истерически воскликнула женщина, и экспрессивный взмах хрупких ладоней породил волну искажения окружающего пространства, лишь на мгновение показав сокрытый за роскошью тлен.
— Я… — начал было Амброус, но богиня оборвала его:
— Ни хрена ты не понимаешь! То, что он мог узнать! Если он получит это оружие, то сможет уничтожить меня! Убить мою личность! Превратить в безвольную куклу! Сделать со мной все, что захочет!
— Я не позволю ему этого сделать! — пылко ответил контроль.
И весь сжался, поймав ее холодный взгляд. Сквозь отрешенность ментальной связи он ощутил, как все тело начинает ломать боль. Жестокая, выкручивающая боль, какой достойны те, кто разочаровывает Владычицу.
— Ты обещал, что он не сможет ничего узнать, — ответила богиня, — Что ни одна мышь не проскочит. И что же? Он узнал! И мы даже не знаем, как много!
Устремив на мужчину немигающий взгляд, она произнесла всего три слова, резанувших по его сердцу, как зазубренный нож:
— Ты меня подвел.
В первый момент единственным, что ощутил Амброус, стала жгучая обида на несправедливое обвинение. Ведь он обещал лишь что Килиан и повстанцы не получат доступа к оборудованию Убежища! Ведь даже сама Ильмадика не догадалась вовремя, что предателю хватит наглости ворваться в Тюрьму Богов!
Мгновением позже пришло раскаяние. Да, он не знал. И она не знала. Но он не имел права на незнание. Он должен был подумать, догадаться, сообразить. Из-за его ошибок… из-за его глупости… из-за его несовершенства Владычице угрожала опасность. И он ничего не мог сделать, чтобы исправить то, что натворил!
— Госпожа… — король сам не понял, как оказался на коленях, — Пожалуйста, прости меня.
Но богиня лишь отвернулась:
— Твои извинения ничего не изменят. И ничем мне не помогут.
Все так же не глядя на не оправдавшего надежд адепта, она продолжила:
— Я больше не могу надеяться на твою защиту. Я не могу чувствовать себя в безопасности в Идаволле, — по крайней мере, пока ты не принесешь мне или не уничтожишь Стиратель.
Это был намек, прозрачный намек. Что еще не все пропало, что еще есть какая-то надежда. Что она помнит его былые заслуги и все еще хоть немного верит в него. Что он еще может оправдаться в ее глазах…
Амброус Идаволльский чувствовал, что недостоин такой милости.
— Я останусь здесь, — продолжила Владычица, — В Гмундне. Восстановлю укрепления и защитные системы, чтобы при необходимости выдержать осаду. С собой возьму двадцать самых надежных адептов: тех, кого отберу сама. Тех, на кого могу положиться.
От осознания того, что он больше не принадлежит к их числу, король испытал жгучее желание покончить с собой на месте.
— Остальные в твоем распоряжении. Делай, что хочешь, шпионь за мятежниками или отправь войска ко всем трем базам, но Килиан НЕ ДОЛЖЕН заполучить Стиратель.
— Но на какой из баз он находится? — спросил Амброус, изучая появившиеся перед ним записи древней разведки. Детальное расположение, координаты, ориентиры, планы помещений, бесполезные уже сведения об охране.
И ни слова о главном.
— Да я сама не знаю! — раздраженно бросила Ильмадика, — Разведка тогда подвела меня. Как и ты сейчас.
Дрогнув, как от удара, Амброус нашел в себе силы собрать все остатки уверенности в себе. Напомнить себе, что он не глупый растерянный мальчишка в тени своего отца, а Её Первый Адепт.
— Я больше не подведу тебя, Владычица. Верь мне: я не позволю им переиграть нас снова.
Ильмадика лишь слабо улыбнулась. И столько сдерживаемой боли было в этой улыбке, что король немедля испытал желание прямо сейчас идти войной на тех, кто заставил ее бояться.
Взыскать с них за каждую её слезу.
— Я верю тебе, Амброус. Я все еще тебе верю. И в доказательство я научу тебя важнейшему из своих заклинаний. Тому, чему не научила никого другого и никогда не рискнула бы научить того, кто мог бы использовать это против меня. Я надеюсь, что это поможет тебе… спасти меня.
Ради того, чтобы спасти ее, — ради привилегии, которую предатель Килиан увел у него из-под носа, — Амброус готов был на все.
К огромному облегчению князя Альбаны, его замок больше не был штабом повстанцев. После уверенной победы над орденскими войсками все командование незамедлительно перебралось в Стерейю, власть над которой прочно взяла в свои руки вдовствующая графиня Селеста Карстмеер.
Ее кабинет, — строгий, по-военному суровый и практичный, — до сих пор, казалось, нес на себе отпечаток прежнего владельца. Не вязался этот образ с нежной и возвышенной леди, какой была Селеста. Не подходил он и Маврону Карно, который, скорее всего, даже не открывал его дверей на протяжении своего недолгого правления. Казалось, что здесь до сих пор незримо присутствует граф Ворден, тот, кто не побоялся открыто выступить против короля во имя своего Бога и кто поставил слишком многое на свой клинок.
«Простите меня, граф, если сможете», — мысленно сказал Килиан призраку умершего противника. Пусть глупа была попытка силами одного графства свергнуть власть Ордена; быть может, для этого благородного воина умереть в бою было бы лучше, чем быть казненным как мятежник.