Сдаться — значит подвести Ильмадику. Амброус не мог себе этого позволить.
— Как я уже сказал, — повторил он, — Вы еще и половины не видели. Тысячи, говорите? Скоро будут гибнуть миллионы.
В столице ведь есть миллионы людей? Амброус помнил, что когда-то знал это, но сейчас память давала сбой. Все, что фиксировало его сознание, это дикий страх. Нельзя подвести Ильмадику. Нужно победить и внешних врагов, и внутренних. Только так он докажет, что достоин ее любви.
А люди… они всегда умирают. Миллионом больше, миллионом меньше — какая разница? Ни один из них не стоил и мизинца его Владычицы.
— Ваше Величество, во имя памяти вашего отца… — начал было Ландброк.
— Мой отец мертв! — закричал король, — Убит иллирийской ведьмой! Ведьмой, которая наверняка прямо сейчас сражается в рядах наших врагов! Если вы думаете, что теперь я, Король Идаволла, Первый Адепт Ильмадики, сдамся на ее милость, то вы хуже предателей!
Какое-то время дворяне молчали, ошеломленные этой вспышкой. Затем негромко, но твердо Тибальт заговорил:
— Вы не оставили нам выбора, Ваше Величество. Простите нас. Единогласным решением дворянского собрания мы объявляем Ваше Величество недееспособным и берем под арест вплоть до улучшения вашего душевного состояния. Переговорами с повстанцами и решением вопроса об условиях прекращения войны будет заниматься регентский совет во главе со мной.
Выхватив меч, он приставил его к горлу своего правителя.
— Следуйте за нами по-хорошему, или мы принудим вас силой.
— Мое душевное состояние в полном порядке, — откликнулся Амброус, — Более того: я вижу больше и яснее всех вас! Я наместник Ильмадики! Исполнитель Ее воли! Любой, кто станет чинить мне препятствия, совершает святотатство и заслуживает лишь одного: умереть страшной смертью!
— Сложите оружие, Ваше Величество, — сказал Тибальт, — Мы не хотим проливать вашу кровь. Сложите оружие и позвольте страже препроводить вас в ваши покои.
В ответ Амброус рассмеялся. Предатели… Предатели и заговорщики показали свое истинное лицо. Они думают, что победили. Думают, что он одинок и бессилен. Думают, что под угрозой меча он пойдет на их условия. Но они не знают о последнем, величайшем, прекраснейшем даре, которым наделила его Ильмадика.
Они не знают!
— Господа, вы предали меня, — сказал он, — Вы предали не только мое королевское величие, но и священную власть Первого Адепта Ильмадики. И если первое еще можно было простить, то за второе наказание может быть лишь одно.
Почувствовав неладное, Тибальт попытался нанести удар, но тело не повиновалось ему. Магия Амброуса буквально разрывала его на части, разрывала каждую частичку, слишком мелкую, чтобы ее можно было различить человеческим глазом. Вспыхнул красный свет, озаривший королевские покои. Дворянин закричал, пока остальные с ужасом наблюдали, как его тело обращается в полуорганический суп. Они не сделали ничего, древний, устоявшийся веками страх перед магией Владык парализовал их, позволив только наблюдать. Только трепетать и молиться.
А Амброус смотрел на них свысока, чувствуя, как его тело наполняется силой. В то же мгновение все стало понятно. Все стало просто.
Владычица возвысила его до равного себе. Если и были у него когда-либо сомнения в собственной избранности, то теперь они отпали окончательно, сгорев в пламени древнего волшебства.
Отныне он — Бог.
— Господа, — провозгласил он, — Властью, данной мне Владычицей Ильмадикой, я объявляю вас виновными в заговоре с целью захвата власти, и приговариваю к смерти.
Величайшее и самое запретное заклинание Владык прогремело вновь. Еще двух тел попросту не стало.
Ему ведь понадобится энергия, чтобы сокрушить своего брата-предателя. Некогда Килиан был равен ему как колдун. Посмотрим же, как он сразится с Богом!
Слуга, явившийся по зову своего короля, чуть не поскользнулся на том, что осталось от цвета идаволльского дворянства. И глядя на это нелепое зрелище, Амброус искренне рассмеялся.
На душе было легко, как никогда прежде. Как никогда прежде, он был уверен в собственной непобедимости. В собственном величии. В собственной избранности.
— Передай мой приказ, — сказал он, — Время настало. Подожгите город.
Ибо предавшие Бога своего несомненно заслуживают быть повергнутыми в озеро огненное.
Тэрл прекрасно понимал, что радоваться рано. Будучи опытным солдатом, он обладал развитым инстинктом, позволявшим чувствовать опасность, — и сейчас этот инстинкт практически вопил, что из города нужно убираться. Что если Амброус так легко позволил им выиграть сражение на городских улицах, то лишь потому что с самого начала не планировал удержать их.
Но сейчас последовать инстинкту — значило бы проиграть стратегически. Вся ставка была на быстрый захват королевского дворца. Если эта ставка не сыграет, то операцию можно считать проваленной.
Поэтому чего бы это им ни стоило, они ДОЛЖНЫ захватить его!
Дворцовая площадь была отвоевана. Немногочисленные гражданские, уцелевшие в этой бойне, разбегались кто куда. Остатки легионеров отступили к дворцовым воротам.
— В атаку! — командовал Тэрл, поднимая боевой дух солдат, — Размажем их!
Легионеры сопротивлялись отчаянно, но безнадежно. Снова и снова конница повстанцев отступала назад — и обрушивалась на их ряды, как кузнечный молот обрушивается на лежащую на наковальне заготовку. Отряд нес потери, но продолжал наносить удары. И с каждым новым ударом защитников дворца оставалось все меньше.
Отстреливались дворцовые стражники, засевшие в надвратных башнях. Укрепления дворца давали им неплохую защиту, но их было слишком мало. Даже с автоматическими винтовками они не могли создать достаточную плотность огня, чтобы заставить нападавших отступить. Да и высовывались все реже: словить шальную пулю не хотелось никому, и боевой дух защитников неумолимо падал.
И все-таки, расслабляться было рано. Тэрл не привык праздновать победу раньше времени. Даже подстреленный заяц, если брать его неаккуратно, может проломить грудную клетку самонадеянному охотнику.
Король же зайцем точно не был. Скорее он походил на умирающего льва, из последних сил пытающегося ухватить могучими челюстями кого-то из окруживших его хищников. Когда ему было нечего терять, он становился лишь еще опаснее.
— Корбейн, — приказал Тэрл, поднимая забрало, чтобы смахнуть с лица лезущий в глаза пот, — Возьми нескольких человек и прочешите окрестности. Я должен знать, что никакой скрытый резерв не ударит нам в спину.
Верный соратник не стал задавать уточняющих вопросов. Молча кивнул и двинулся прочь. Снова опустив забрало, командир повстанцев приготовился к последнему и решительному удару. Сейчас нужно окончательно выбить легионеров с их позиции, освободив дорогу к воротам. Затем Килиан заложит заряд взрывчатки, и битва переместится внутрь дворца.
А это — полшага до победы.
— Чувствуете?! — спросил вдруг Килиан, принюхиваясь.
Со всех сторон доносился запах дыма. Не просто запах дыма от отдаленного костра, не остаточный запах от разряженных мушкетов или взорвавшихся пороховых зарядов: слишком сильным он был, слишком насыщенным. Что-то подобное Тэрл чувствовал один раз в жизни: когда ему пришлось штурмовать иллирийскую крепость в осадной башне, а враг приказал обстрелять их зажженными стрелами.
— Сукин сын… — пробормотал он, осознавая, что происходит.
Ответом ему был язвительный смех откуда-то сверху.
Король Амброус Идаволльский, Первый своего имени, парил над собственным дворцом. Два роскошных белоснежных крыла отбрасывали тень на сражающиеся армии. Он был без доспехов, и белые одежды и золотистые волосы развевались на ветру.
— Вы пришли бросить вызов божественному величию? — осведомился король, и хотя парил он довольно-таки высоко, Тэрл отчетливо слышал каждое слово.
От этого голоса, от этого вида, от этого запаха (да, даже так, каким-то образом сквозь дым все равно угадывался запах) хотелось немедля пасть на колени и просить прощения за свою дерзость. Хотелось всячески выразить свое преклонение перед тем самым божественным величием, о котором он говорил. И тогда, быть может, единственный истинный Король, Наместник Божий, смилостивится над неразумными и дарует быструю смерть…