Вы думаете, что это чертовски много времени?.. Нет, блин, много раз по сто лет — это мелочи. Ну, по крайней мере по сравнению с тем временем, что уходит, когда в предсмертной агонии пытаешься дотянуться до единственного, что может тебя спасти.
Именно тогда, еще в Иллирии, в поместье дома Д’Исса, Лана рассказала Килиану, как творчески адаптировала его идею с амулетом, оберегавшим от болезни. Она сделала это еще во времена, когда вместе с Амброусом помогала крестьянам в южной Миссене. Именно тогда она придумывала зачаровывать зелья и травяные отвары, закладывая в них частичку своих исцеляющих чар. Принципа, по которому это делалось, Килиан тогда не понял (сам он связывал амулет с триггером вероятности через условия, а не изменял его собственные свойства), и разговор плавно перешел в демонстрацию. Результатом стала пара флакончиков со сбором календулы, чистотела и золототысячника, зачарованным на заживление ран. Один флакончик остался у Ланы, другой она вручила ему. И хоть и несравнима была их сила с настоящим заклинанием, эффект они оказывали вполне ощутимый.
…лично я думаю, что это чертовски упрямая птичка! К слову, эта фраза — неканон: Килиан смутно припомнил, что этот монолог ссылался на более раннее произведение, где ничего об упрямстве птички не говорилось.
Вот к чему сейчас было вспоминать эту информацию?..
Килиан смог достать флакончик. И даже отвинтить крышку. Но сил выпить ему уже не хватило. Перед глазами все плыло. Густой темный дым, заволакивавший небо, казался круговертью радужных узоров. Да еще братец над ухом продолжает вещать. Когда до тебя дойдет, что Ильмадика не откликнется? Ей не нужны те, от кого нельзя больше подпитаться творческой энергией.
А Амброус… Он был выжат досуха. До последней капли рассудка.
Как ни странно, Килиан не чувствовал гнева и ненависти по отношению к своему убийце. Скорее… Сочувствие. Ведь он сам мог бы разделить его судьбу, если бы Лана не спасла его. Если бы не помогла ему вовремя осознать, куда он катится. Отчасти поэтому он пообещал ей помочь спасти Амброуса.
Вот только чтобы исполнить это обещание, нужно было сначала спасти себя.
Скосив глаза на источник странного звука, ученый кое-как смог рассмотреть, как магия брата выдирает арматуру из развороченных стен. Непродуманно, братец. Тебе в этом дворце еще жить. Недолго, правда: даже ангельское тело не может выдержать подолгу такого количества энергии. После этой битвы оно неизбежно будет разрушено, если, конечно, Лана или еще кто из целителей-эжени не исцелит его.
Именно на Лану, точнее, на «Искренний» направил Амброус свои снаряды. И Килиан… понял, что не допустит этого. Без пафоса, без яростных выкриков «Я защищу тебя, любимая». Просто — не допустит. Не разрешает реальности сложиться таким образом, что Лана погибнет.
Он почти не удивился, когда эта мысль преобразовалась в купол магического щита, окружающий крышу дворца, не оставляя выхода никому из тех, кто заточен на ней. Теперь купол спадет, только когда один из них одержит верх. Окончательно.
Три арматуры ударили в щит с такой силой, что ударная волна отшвырнула Амброуса на метр назад. Хорошо. Это ошеломит его. Выиграет лишние секунды.
Секунды, необходимые на последний рывок.
Через боль. Даже не через саму боль, а через страх, осознание того, как больно будет сейчас. И бессмысленно убеждать тело, что боль необходимо потерпеть, чтобы потом стало легче. Тело не понимает таких тонкостей. Оно не загадывает вперед, оно просто знает, что сейчас будет ОЧЕНЬ БОЛЬНО.
Но даже оно склоняется перед разумом, знающим слово «надо».
В глазах потемнело, когда Килиан резко согнул руку в локте, почти опрокидывая в себя содержимое флакончика. Половина пролилась мимо, но и того, что попало в рот, хватило, чтобы ощутить, как рана начинает затягиваться. Куда медленнее, чем это было, когда Лана исцеляла его во время битвы за Тюрьму Богов, но все-таки…
…все-таки нужно было подняться. Подняться и встретить врага.
— Эй, братец… Мы еще не закончили…
Какая же слабость… Не то состояние, чтобы сражаться с адептом в боевой трансформации, совсем не то. Но выбора сейчас нет. Есть такое слово, «надо».
Короткое усилие воли, и свинцовая пробка рассыпалась золотой пылью. В сравнении с той силой, которой орудовал Амброус, это были жалкие крохи, но… и этим можно победить, если знать, что делать.
Главное, чтобы ничего не подвело в решающий момент. Сейчас Килиан собирался использовать уроки Ланы и магию адептов одновременно, гармонично сочетая одно с другим. Теперь он понимал: магия адептов — лишь частный случай магии эжени. Питающийся силой от его вдохновения ученого, от веры в то, что силой своего ума мир можно познать и изменить к лучшему.
Сейчас эта вера была сильна, как никогда. Именно поэтому он не собирался отступаться от привычных методик: все то, чему он научился, было его достижением, от кого бы ни исходили эти уроки.
— Упрямая тварь! — лицо Амброуса исказилось бешеной яростью. Странно, но чем больше сияло ненависти в лазоревых глазах, тем спокойнее и увереннее чувствовал себя Килиан.
— Сдохни!
Сразу все арматуры устремились в атаку. Именно для этого момента Килиану и были нужны методики, преподанные Ланой. Он сотворил привычное заклинание, — но без ритуала, который занял бы преступно много времени.
«Пусть я найду единственное положение, где все снаряды брата пройдут мимо. Сто процентов или цельная единица. Я так хочу!»
В первый раз в жизни Килиан сотворил контроль вероятностей, не делая жестов руками и не проговаривая желаемого вслух. Но волна квантового изменения подсказала ему, что заклинание сработало. Ведь в конечном счете, все ритуалы нужны были не миру, а лишь ему самому. Чтобы поверить в собственные возможности.
Бросившись навстречу «копьям»-арматурам, Килиан споткнулся. Прошедший совсем рядом снаряд разорвал пустынное одеяние и ободрал кожу на плече, еще один прошел в опасной близости от не до конца залеченной раны в животе, третий — просвистел над самым ухом. В глазах Амброуса светилось злорадное торжество: он не сомневался, что огромной мощи, вложенной им в заклятье, хватит, чтобы попросту изрешетить своего врага.
Точно так же Килиан не сомневался в обратном.
Когда все три десятка арматурин прошли мимо, глаза брата удивленно расширились. Он не ожидал подобного — и преступно промедлил. Выскакивая из простреливаемой зоны, Килиан вложил всю инерцию движения в один простой, но стремительный колющий удар шпагой. Он метил в сердце брата, — но знал, что тот успеет защититься.
И знал, как именно Амброус защитится, — ведь в те мгновения, что ушли на преодоление обстреливаемой зоны, Килиан сотворил еще два триггера вероятностей специально под этот бой. На этом силы, взятые из свинцовой пробки, иссякли.
Не успевая отразить удар мечом, Амброус торопливо закрылся крылом, и шпага оставила глубокую рану. Килиан замахнулся для новой атаки, но скорости человеческого тела не хватало. Первый Адепт стремительно перехватил инициативу. С огромным трудом ученый сумел увернуться от первого удара, но за ним тут же последовал второй.
Клинки столкнулись и замерли, сцепленные магнитным полем. И даже несмотря на ангельский облик, лицо брата искажала нечеловеческая, безумная ненависть всей Преисподней.
— Сдохни уже наконец! — почти попросил он.
Килиан чуть усмехнулся, — а потом сделал то, чего никогда не сделал бы высокородный аристократ в благородной дуэли.
Сместившись навстречу своему противнику, он с силой ударил коленом в пах.