3
Николай, выехав с первыми лучами солнца, к восьми часам пересек городскую черту, двигаясь в направлении Пре-Сен-Жервэ, где стоял отряд Литовского полка и куда он должен был доставить пакет. Хотя после завершающих сражений прошло три дня, множество тел, погибших в Бельвилле, так и не было предано земле, пока их просто убрали по сторонам дороги, чтобы освободить ее для движения. Возле домов, одеревеневшие, безразличные, лежали они под солнечными лучами. У французов на рубашках были голубые пятна от мундиров, промокших от дождей и пота. Лица осаждали стаи мух, липкий, удушающий запах мешался с ароматом лилий, которые только-только расцветали. Жители, укрывшиеся на время боев в Париже, возвратившись, находили на пороге своих домов и в огородах незнакомых мертвецов. Собравшись возле жилищ с разбитыми окнами и почерневшими от пороха ставнями, пытались вытащить оставшуюся целой мебель и утварь. Несколько казаков, сжимая пики, высокомерно гарцевали среди этого развала. Там, где прошли русские, все было тишина и ненависть, казалось, Франция не выносила их. Между тем накануне в Опере публика в исступлении прославляла государей стран-союзников, а тенор Лэ пропел на мотив «Да здравствует Генрих IV»:
«Да здравствует Александр,Да здравствует король из королей!..»Газеты, еще недавно возвеличивавшие Наполеона, теперь осыпали его обвинениями и сарказмами. Горстка роялистов пыталась сбросить статую императора с колонны на Вандомской площади. Детишки из бедных семей продавали на улицах карикатуры на тигра Бонапарта и льстивые портреты русского царя или, протягивая руку за милостыней, распевали куплеты, где восхвалялись победители.
Озарёв предпочитал этому подобострастию дерзкую реплику другого парижского мальчишки: «Так же, как и в том, что Наполеон вышвырнет вас вон!..» Хотя предсказание ребенка вряд ли могло сбыться: да, Наполеон все еще отказывался отречься, его армия располагалась всего в нескольких верстах от столицы, но Сенатом он был низвергнут, спешно сформированное временное правительство готовилось пригласить на трон Людовика XVIII, поговаривали даже, что многие маршалы во главе с Мармоном готовы перейти на службу к союзникам. Наполеону не оставалось ничего другого, как смириться, лишняя бойня у стен Парижа ни к чему.
Командир взвода пехотинцев узнал кабачок, где в ночь заключения перемирия русские и французы вместе ликовали у винных бочек. Теперь здесь было пусто – ни стола, ни скамьи, только осколки устилали пол. В полях жгли мусор, першило в горле от едкого дыма. Солдаты Литовского полка стояли лагерем на окраине разоренной деревни: здесь находился склад боеприпасов и парк повозок, который нельзя оставить без присмотра. Передав пакет начальнику отряда, офицер готовился пуститься в обратный путь. Неожиданно из палатки вышел поручик Ипполит Розников – высокого роста, нескладный, с черными как смоль волосами, крючковатым носом, темными, глубоко посаженными глазами. Он размахивал руками и кричал:
– Подожди! Я еду в Париж! У меня есть разрешение!
Ему повезло меньше, чем Николаю, – два дня провел здесь, вне стен столицы.
– Теперь все изменится, – сказал неожиданный попутчик, устраиваясь в седле. – Послезавтра меня заменит юный подпоручик, который непременно хочет выслужиться. А я в казарму больше не вернусь. Нет, дорогой мой! У меня тоже есть ордер на расквартирование!
– У кого ты будешь жить?
Ипполит скривился:
– Не слишком блестяще – у архитектора. Вдовец, у которого даже нет дочери, а его служанка – усатая матрона шестидесяти лет! Но это Париж, и недостатка в возможностях, думаю, не будет. У тебя в активе уже есть какое-то французское приключение?
– Пока нет, но надежды – большие.
Конечно, он сильно преувеличивал. Дельфина, это имя звучало в его мечтах, не подавала никаких признаков жизни. Разумеется, занимая определенное положение в обществе, ей надо тщательно продумывать все этапы интриги. Подобные женщины тем и отличаются, что будут выдумывать тысячи причин и препятствий, дабы отсрочить наслаждения, что принесет неминуемое поражение. Сорок восемь часов разлуки оказались для юноши мукой, для нее же, несомненно, обыкновенной прелюдией, позволяющей свыкнуться с мыслью о своей неверности. Он благородно выделил ей еще три дня, нет – два, чтобы закончить споры с совестью. После этого можно начать отчаиваться. И с опаской думал: «Неужели я так влюблен, что не могу без нее обойтись?»