– В подобном деле поражения не бывает, есть только отсрочка на некоторое время, и за это время прежних бойцов сменяют новые!
– Может быть, вы правы, но я вижу, что проходят годы, сменяются поколения, а у власти всегда стоит одна и та же порода людей, и все той же породы люди сидят за решеткой.
– Наберитесь терпения! Мы движемся вперед!
– Кружа по своим камерам?
– Да хватит уже политики! – с неожиданной решительностью воскликнула Луиза.
Она заставила мужа и Софи сесть и развернула принесенные свертки, в одном из которых оказались книги, в другом – пирог. Анн-Жозеф отправилась за тарелками и стаканами к буфету, который явно был предоставлен не тюремным начальством. Кроме него, обстановка камеры состояла из нескольких разрозненных стульев, письменного стола, походной складной кровати, лохани и кувшина с водой. В одном из углов, прямо на полу, высились кипы бумаг. На стенах красовались гравюры 1848 года с изображением боев на баррикадах и карикатура на Наполеона III. Свет проникал сюда через квадратное окно, забранное решеткой из толстых железных прутьев. Размером камера была приблизительно пять на шесть шагов.
– Как это вам позволили развесить такие картинки по стенам? – удивилась Софи.
– Я здесь у себя дома, – с гордостью ответил Вавассер. – Они имеют право заключить меня под стражу, но не имеют ни малейшего права лишать меня моих убеждений!
– Решительно, французская империя куда более терпима, чем российская! На каторге в Петровском Заводе мы могли обставлять свои камеры, как нам вздумается, но хотела бы я посмотреть на того из нас, который посмел бы развесить по стенам картинки опасного содержания!.. Скажите, а вас заставляют заниматься уборкой?
– Только этого еще недоставало! По своему статусу мы приравнены к военнопленным! Что касается хозяйства, этим занимаются помощники, заключенные из уголовных, за пятнадцать франков в месяц.
– А как вас кормят?
– Вполне прилично. Если мы не хотим есть то, что дают, можно поесть в столовой или заказать еду из ресторана.
– А переписку вашу читают?
– Думаю, да. Но в любом случае нам позволено писать все, что захотим, и письма доходят по назначению.
– У нас камеры запирали только на ночь.
– У нас тоже. В остальное время мы можем разгуливать по всей тюрьме, ходить из камеры в камеру, во всякое время спускаться во двор, устраивать собрания, принимать друзей, устраивать в своей камере ужины на несколько персон…
– Одним словом, вам не разрешено только выходить отсюда!
– Даже это мы можем делать время от времени, при условии что вернемся к полуночи.
Софи с понимающим видом покивала головой: генерал Лепарский ничего нового не выдумал.
– А когда же вас в следующий раз отпустят? – спросила она.
– Чуть больше чем через месяц, – поспешно вмешалась Луиза. – И тогда мы устроим дома маленький праздник!
Ее глаза сияли робким счастьем. Софи с Вавассером долго обсуждали свой тюремный опыт, сравнивали русские тюрьмы с французскими, одно одобряли, другое критиковали, и все это очень серьезно, с видом знатоков. Затем, пока Анн-Жозеф расставляла на столе стаканы и тарелки, Софи поднялась, чтобы прочитать выцарапанные на каменных стенах надписи. Среди путаницы имен и дат разобрала несколько дышащих местью высказываний: «Преследуют и тиранят почти всегда именем закона. – Ламенне». «Умри, если надо, но скажи правду! – Марат». «Говорить, бездействуя, – самый низкий вид предательства. – Вавассер».
Софи села на прежнее место, подумав: «Он не меняется». И почувствовала неловкость, смутилась, как будто замедлила шаг, чтобы перевести дыхание, идя рядом с человеком моложе себя.
– Как вам показалась Франция? – внезапно спросил Вавассер.
– Чудесная! – не подумав, ляпнула застигнутая врасплох Софи первое, что пришло в голову.
Вавассер нахмурился.
– Ну вот, ты опять за свое! – вмешалась Луиза. – Лучше посмотри, что мадам Озарёва тебе принесла!
А Софи-то совсем позабыла про шампанское. Надо было срочно исправить положение, и, вытащив обе бутылки, она поставила их на стол. Вавассер схватил одну и принялся откупоривать, приговаривая:
– Но как же это мило… как мило…
Потом вернулся к прежней теме:
– Так, значит, Франция вам показалась чудесной?
– В сравнении с Россией – да, – ответила Софи.
– И этот режим чудесен, по-вашему?..
– Пока что я не могу о нем судить. Но вынуждена признать, что, попробовав жить при республике, большинство французов проголосовало за возвращение к автократии. Человеку, который ставит волю народа превыше всего, трудно поспорить с таким фактом!