– Ты чудовище, Софи! – сказал он. – Жестокое, черствое, до ужаса спокойное чудовище!
И быстро вышел.
* * *Два дня Софи всячески избегала встреч с Николаем. Объяснение с мужем так хорошо вылечило ее от любых сомнений и любых угрызений совести, что ей казалось даже, будто дышать стало легче. Однако в следующее воскресенье, с приближением часа свиданий, она снова занервничала. Взяла роман Вальтера Скотта, попыталась, сев у окна, читать, но поминутно отвлекалась, вздрагивая от каждого шороха. Перспектива еще одной сцены со слезами и оскорблениями угнетала ее… К счастью, никто так и не показался. Она долго еще оставалась настороже и только тогда, когда поняла, что никто не появился и появиться не может, успокоилась и почувствовала себя прекрасно. Она испытывала к Озарёву благодарность за то, что он отказался от свидания. Лежащая на коленях книга внезапно стала бесконечно увлекательной. Софи безмятежно наслаждалась приключениями Роб-Роя и хотела, чтобы все это длилось вечно.
Под вечер кто-то постучал в дверь. Боже мой, неужели все-таки он? Сердце ее сжалось, она открыла. Какое счастье, всего лишь Полина Анненкова! Прибежала – вся такая разряженная, суетливая. Веселая – прямо из каждой поры радость ключом бьет.
– Муж сказал вам нашу новость? – закричала с порога.
– Я не виделась сегодня с мужем, – объявила Софи.
– Ах, Господи! Что же случилось? Он заболел?
– Нет.
Софи подумала, что жены заключенных, конечно же, знают обо всех их размолвках с Николаем, кто больше, кто меньше, но знают. И послали вот представительницу – застать ее врасплох… Впрочем, ей безразлично их любопытство. Она вовсе не обязана притворяться счастливой супругой перед этими жаждущими нескромных признаний самками.
– Мой муж в полном здравии, – сообщила она гостье. – Он не пришел, потому что мы с общего согласия решили отказаться от свиданий.
– Как? Правда? – Анненкова проглотила слюну и забормотала: – Ах, простите меня, простите, ради всего святого… я же не знала…
– Вы ни в чем не виноваты, – спокойно ответила Софи. – Но я думала, вы пришли с какой-то новостью…
– Я?
Растерянная – еще бы: услышать вдруг подобное! – Полина некоторое время вспоминала, с чем она пришла… Что-то ведь такое было… приятное…
– Ой, да, действительно! Это насчет Камиллы Ле Дантю, – наконец сказала она, и к ней вернулось прежнее возбуждение. – Представляете, Лепарский вчера вызвал Ивашева, чтобы показать ему два письма: одно – от его собственной матери, другое – от матери Камиллы, присланные вместе с высочайшего одобрения Бенкендорфа. Представляете? Это насчет его женитьбы. Ах, какие письма, какие письма!.. Говорят, они просто душераздирающие, такое в каждом слове благородство души! Этот милый мальчик был растроган до слез. Лепарский дал ему двадцать четыре часа на раздумья. Он только что просил передать генералу свой ответ: ДА!
Софи смотрела на искрящуюся весельем Полину пустым взглядом, что свидетельствовало о полном уходе в себя, но ту это ничуть не смущало, и она продолжала все так же радостно:
– Камилла, наверное, будет ужасно счастлива! Прежде мы с ней часто встречались. Да ведь все друг с другом знакомы в нашей маленькой французской колонии в Москве… Теперь у нас с вами тут появится еще одна соотечественница. Очаровательная, очаровательная, точно вам говорю! Именно такая жена, какая требуется Ивашеву! И готова побиться об заклад, что он больше и не думает ни о каком побеге!
Полина болтала безостановочно, так могла болтать разве что какая-нибудь продавщица. Да уж, она не дает забыть о своей работе в модном магазине!
– Очевидно, понадобится некоторое время на то, чтобы все уладить окончательно. И Камилла сможет тронуться в путь не раньше, чем через несколько месяцев. Думаю, свадьба состоится уже в Петровском Заводе. Не знаете случайно даты нашего переезда?
– Нет, – откликнулась Софи.
– Ах ты Боже мой, до чего же противно не иметь возможности хоть что-то решать самой! Всегда-то мы обязаны дожидаться приказа! Между прочим, мой муж твердит все время, что непослушание у меня в крови и я отродясь не знала дисциплины. Знаете почему? Потому, говорит, что француженка! А ваш тоже так говорит?
Полина остановилась и поднесла ко рту пухлую ладошку – словно желая извиниться за неуместность вопроса. Впрочем, нескромность ее, скорее всего, была намеренной. И вдруг она вскочила:
– Ой! Мне пора!
– Но я как раз хотела предложить вам выпить со мной чайку…
– Нет! Нет! – закричала гостья так, словно боялась ошпариться.