Шестая и седьмая дочери принесли вишни — две ягодки росли на одной веточке.
— Бушует сад над головой,
Бушует свадебной красой,
Цвети всегда, моя земля,
Моя любовь, моя весна!
Пусть сёстры разное твердят,
Но наш с тобою лучший сад!
Нерданель улыбнулась, отпив вино.
— Безмятежность, свойственная твоему народу, — заговорила супруга Феанаро Куруфинвэ, — настолько мила, что можно любоваться вечно. Порой жаль, что Нолдор не такие.
— В вас слишком много страсти, — помрачнела Индис, — и вам вечно мало супружеской постели, чтобы её выплеснуть. Вы готовы жечь всё вокруг, преобразовывать, дорабатывать… Зачем, скажи мне? Почему прекрасная беззаботная музыка кажется вам пустой?
— Не хочу об этом думать, — тряхнула головой, демонстрируя роскошные красно-каштановые кудри, Нерданель, — скажи лучше, кому же достались женихи?
— Никому, — рассмеялась королева. — Юноши уехали в другой город.
Разговор прервался, сияющий золотом Лаурелин воздух пропитался музыкой арф.
— Ты обещала рассказать о делах мужа, — напомнила вторая жена нолдорана Финвэ. — Что снова задумал наш бунтарь? Кого теперь объявит врагами?
— Как всегда, — отмахнулась Нерданель. — Мой пламенный супруг решил, что мало исследовал север Амана. Говорит, сначала поедет только с друзьями, а потом и сыновей возьмёт. А я останусь в Тирионе и буду пить вино с тобой и Анайрэ. И, конечно, слушать твоих менестрелей.
— Твой сын ведь всё равно самый лучший певец Арды? — королева подняла тост.
— Бесспорно, — поддержала жена Куруфинвэ. — Однажды он будет сочинять музыку лучше, чем Айнур.
— Бесспорно, дорогая. Бесспорно.
***
Среди сплетавшейся с волшебным светом валинорских Древ музыки, чарующими мелодиями окутывавшей дворец Второго Дома Нолдор, звучали хвалебные оды, воспевавшие Валар — творцов мира Арды, а также — короля Финвэ и его прекрасную супругу Индис, не упоминая о той, что была до неё, и, разумеется, восхваляя самого принца Нолофинвэ, чьи сине-звёздные знамёна на шпилях были ярче небесной лазури.
Юный Нолдо, одетый в цвета королевского Дома, прислушался: пока менестрели в очередной раз вздыхают о дивной красоте принцессы Анайрэ, его мамы, а младший брат читает истории про замок в горах за облаками, можно сбежать из дома, не говоря, куда и зачем пошёл.
День был прекрасным, как и всегда, и даже словно лучше обычного: цветы благоухали как-то по-особенному, серебряный декор сверкал непередаваемо волшебно, нарисованные и вылепленные птицы выглядели живыми, будто вот-вот взлетят в залитое дивным светом небо, но Финьо хотелось плакать.
Злясь на себя за слабость, неподобающую мужчине, даже совсем юному, Финдекано Нолофинвион побежал прочь из дворца, стараясь не попадаться на глаза семье и слугам, забыв даже про ненавистные косички с разноцветными ленточками, снова заплетённые мамой. Позволив поиграть со своими волосами, как у деда-короля густыми, длинными и чёрными, словно небо над озером Куивиэнэн, принц рассчитывал, что внимание родительницы сосредоточится на остальных членах семьи, и план прекрасно сработал. Как обычно.
Анайрэ заплетала старшему сыну причудливые косы, обещая, что когда родится сестрёнка, начнёт играть с её кудрями, однако появление на свет Ириссэ никак не повлияло на ситуацию. Финдекано рос, и над его причёской стали посмеиваться не только ровесники, но и взрослая родня, поэтому юный принц, уходя из дома, расплетал волосы.
Но в этот день он забыл обо всём, и на то были веские причины, рассказать о которых юный эльф не мог никому из родни, кроме одного-единственного кузена. Полукузена.
В застывшем, подсвеченном золотым светом Лаурелин воздухе при полном безветрии звуки арфы разносились далеко, и по их рваной мелодии было легко догадаться, что лучший менестрель Валинора, второй сын Феанаро Куруфинвэ, снова что-то сочиняет.
Чем ближе Финдекано подбегал к террасе, на перилах которой восседал худой черноволосый певец, одетый в бордовое и золотое, тем чётче слышал повторяемые снова и снова слова, видимо, не укладывающиеся в нужный мотив:
«Можно верить и в отсутствие веры,
Можно делать и отсутствие дела…»
Канафинвэ обладал чарующим бархатным голосом, но на публике часто пел так, словно его кто-то душит: менестреля забавляла реакция слушателей на непривычное исполнение хорошо знакомой музыки.
— Макалаурэ! — откинув за спину косы и только сейчас заметив, что забыл их расплести, Финдекано бросился на двоюродного брата, и тот едва не уронил арфу. — Я должен научиться хорошо петь! Обязан! Научи меня быть менестрелем! Это очень важно!