– Нисколько, – помощник удобнее устроилась на сиденье и ощутила, что радуется предстоящей поездке.
Сегодня Евгения выбрала северный выезд из города, и Яна смотрела на дорогу, вспоминая, как весной первый раз приехала по ней в Эмск. Когда это было? Прошло три месяца, а по ощущениям – это было словно несколько лет назад.
Яна задумалась. Едва ли не впервые в жизни она работала как обычный сотрудник, большую часть дня выполняя то, что и полагалось ей делать по должностной инструкции. И она не могла сказать, что это было так скучно, как могло показаться раньше. Точнее, с таким боссом у нее просто не было ни минутки на скуку. Тут девушка бросила тревожный взгляд на Евгению, заметив, что она включила аудиосистему. К счастью, на этот раз выбор босса пал на старых добрых «Биттлз».
«Lucy in the sky with diamonds», – Яна не удержалась, чтобы не подмурлыкнуть одной из своих любимых песен.
Ольховская мельком глянула на нее и спросила со своей обычной полуулыбкой:
– Ты знаешь, что в этой песне зашифрована аббревиатура ЛСД?
– Да… Ну, так ведь и текст соответствующий.
Девушка вспомнила о страхах, которые вызвала в ней Евгения своим диковинным поведением после автомобильных гонок. Сейчас все это казалось помощнику смешным. Или нет? Яна снова посмотрела на дорогу. Евгения как раз сворачивала с автомагистрали на боковое шоссе.
– Еще минут двадцать, – сообщила она, как всегда, без труда угадывая чужие мысли.
Яна глянула на стрелку спидометра, резво бегущую вправо, и робко поинтересовалась:
– А в километрах?
Босс лишь беспечно пожала плечами, и Яна закрыла глаза, безуспешно пытаясь вспомнить хоть одну молитву, а потом незаметно для себя задремала.
– Приехали!
Евгения смотрела на нее все с той же фирменной усмешкой, и очнувшаяся Яна смущенно потерла глаза.
– Ты как настоящий разведчик: спишь при любом удобном случае.
Девушка настороженно взглянула на босса, но не похоже было, что она вкладывала в эту фразу двойной смысл. Ольховская вышла из автомобиля, и помощник поспешила за ней. Панорама, которая перед ними открылась, заставила забыть Яну и о разговоре, который им предстоял, и о стоящей рядом Евгении, и даже – в какой-то степени – о себе.
Они находились на самой высокой точке длинного подъема, а дорога, перевалив за этот хребет, уходила дальше, к линии горизонта, и вилась между сочными заливными лугами, которые с левой, южной стороны плавно переходили в возвышенность, а на севере перемежались с голубыми пятнами озер. Еще дальше на север лежал широкий изгиб реки, на дальнем берегу которой примостилась живописная деревенька, и ярко белела церковь с высокой колокольней. Солнце стояло еще довольно высоко, но невидимый художник уже подмешивал в пейзаж предзакатные золотисто-медовые тона.
Яна смотрела, не думая о времени, и никак не могла насмотреться, словно растворяясь в этой чудесной долине. Река, зеленые луга, холмы, озёра – всё радовало глаз, и даже эта деревня казалось, состоит из пряничных домиков… Но все-таки что-то мешало превратиться картине в совершенную пастораль, и этой своей не идеальностью особенно сильно задевало сердце, может быть, эта церквушка? Или те малюсенькие крестики деревенского кладбища, что виднелись рядом?
Девушка продолжала любоваться видом, а в голове сами по себе возникли давние воспоминания, где низкий мужской голос когда-то терпеливо ей объяснял: «Почему я не считаю Левитана в полном смысле импрессионистом? Возьмем французов… Вот тебе три пейзажа, смотри, сравнивай. Можешь сказать, где это? Италия, Франция, может, даже Германия? Эту даму в белом, этот зеленый куст можно поместить куда угодно, все равно… А теперь смотри сюда: «Над вечным покоем», «Золотая осень», что замечаешь? Значит, импрессионистический пейзаж всегда интернационален, а картины Левитана национальны, они русские, потому что и эта церковь, и эти березы могут быть только в России».
– Надо говорить не «интернационален», а «космополитичен», пап, – бессознательно прошептала Яна, как много лет назад.
– Все нормально? Ты что-то сказала?
Босс смотрела вопросительно, и девушка вышла из странного трансового состояния. Удалось ей это не сразу. Она нечасто вспоминала свое прошлое, но если ей доводилось это делать, то картины всегда были необычайно яркими и очень неохотно покидали потом ее сознание до следующего редкого визита.
– Да, все в порядке. Здесь чудесно!
Это прозвучало очень искренне, и Евгения довольно кивнула головой.
– Мне тут тоже очень нравится. Панин показал в прошлом году, и в первое время я приезжала сюда почти каждое воскресенье – полюбоваться и… подумать.
– Захватишь меня в следующий раз? – Яна уже полностью вернулась к своему обычному состоянию.
– Конечно.
Голос Ольховской звучал немного рассеянно, и, посмотрев на нее, Яна поняла, что она готовится перейти к разговору. Но только где же тут говорить?
– Там, на краю обрыва, можно сесть прямо на землю, если ты не против.
Яна беспрекословно последовала за боссом, снова отметив про себя эту ее способность по одному лишь взгляду угадывать мысли. «Мне надо быть еще осторожнее», – инструктировала себя девушка, пока они шли к краю возвышенности.
Евгения села на траву, и Яна расположилась рядом, чувствуя, как короткие травинки, растущие на склоне, щекочут ноги. Прямо под ними лежали озера – соединенные друг с другом паутиной каналов, заросшие по краям ивняком и камышами.
– В другой раз возьму фотоаппарат, – произнесла Яна.
– Я тоже люблю фотографировать. Нам надо обязательно приехать сюда будущей весной, когда разливается река. Тогда здесь повсюду вода… и много птиц.
«Едва ли я останусь здесь до весны», – девушка не успела додумать до конца эту мысль, но уже ощутила, как ее душу наполняет сожаление. «Соберись, – мысленно тут же приказала она себе. – Можно умиляться природе, можно делать вид, что мы становимся лучшими друзьями, но нельзя забывать, что это всего лишь игра… Игра, от исхода которой зависит мое будущее».
– Так ты расскажешь мне о Таисии? И вообще о том, что все это значило? – произнесла девушка вслух.
Евгения сорвала травинку и теперь крутила ее в руках, темп ее дыхания заметно изменился, и Яна подумала, что договор будет долгий и не очень простой.
– Скажу банальность, но… на свете действительно есть много вещей, которые нельзя объяснить логически… или можно, но с трудом. Или не сейчас, не на этом уровне развития людей.
– Я постараюсь понять, если ты расскажешь.
Ольховская искоса посмотрела на помощника, и спросила:
– Что ты вообще помнишь о той ночи?
Яна ощутила досаду, потому что ей снова приходилось отвечать на вопросы, в то время как она в нетерпении ждала ответов, поэтому скороговоркой выпалила в хронологическом порядке краткое изложение всех событий, которые она запомнила и отметила для себя как важные:
– Мы чуть не разбились в аварии, потом ты сказала, что я тебе нравлюсь, а потом мы прошли по жуткому лесу в холм, и старуха с блестящими голубыми глазами долго нас рассматривала.
Евгения чуть усмехнулась после этой речи, и Яна на миг испытала смущение.
– Ну да, примерно так…
– И?
Яна ощущала, что ее терпение уже на исходе, и, очевидно, Евгения это тоже почувствовала, потому что глубоко вздохнула, отбросила травинку и, повернувшись к девушке, наконец, начала «тот» разговор.
– Я не буду тебе ничего доказывать, просто поверь мне: Таисия знает. Что есть и что будет. Она видит. Мы знакомы давно, она ни разу не ошиблась. В последнее время вокруг происходит что-то странное, я и сама это чувствовала. Не спрашивай, что это, не смогу объяснить. И это «что-то» стало усиливаться, когда появилась ты… Тогда я подумала, может, это как-то связано, и решила, что надо встретиться с Таисией. Так мы пришли к ней.
Евгения сделала паузу и опустила глаза, словно давая своей собеседнице время для осознания ее слов. Яна даже не шелохнулась: она решила выслушать все до конца, не давая оценок, не перебивая, оставив все вопросы на потом. И рассказ продолжился.
– Не знаю точно, что именно она увидела, потому что эти картины нельзя передать или описать. Вообще все это странно, но она сказала, что ты во многом повлияешь на судьбу компании и…