Яна ощутила, как ее горло обожгло, и не сумела до конца разобрать аромат. Ее удивило послевкусие, в котором преобладала свежесть, как после жевательной резинки, но с ноткой полынной горечи. А потом стало очень тепло. Алкоголю почти мгновенно удалось прогнать и боль, и тревожные воспоминания, которые нахлынули на нее в этом доме. Теперь ей казалось, что ироничную улыбку Егора она видела не то в каком-то старом фильме, не то на обложке мужского журнала за позапрошлый месяц. А в шахматы с ним играла и вовсе в другой, прошлой жизни.
– Сделай еще, – попросила она.
Ольховская повторила манипуляции со стаканами и сахаром, и они молча выпили еще.
– Кстати, нам крупно повезло, что в таком захолустье оказались ложки для абсента, причем не где-то в дальнем ящике, а прямо на столе, – Евгения продемонстрировала помощнику резные, кружевные по краям, ложки.
– А я думала, их Карпов привез… Ну, а теперь я попробую сделать, – взяла бутылку Яна.
– Уверена, что не подожжешь дом?
– Там такой дождь, что это нестрашно, – отмахнулась девушка, которой уже становилось море по колено.
Евгения с тревогой наблюдала за ее действиями, но помощник справилась весьма неплохо, если не считать нескольких пролитых на стол капель алкоголя.
– Ты быстро учишься, – заметила Евгения, когда они выпили свою третью порцию.
– Ага… когда хорошие учителя. Кстати, ты так и не показала мне полицейский переворот… ой, то есть разворот, – Яна ощутила, что ее язык стал слегка заплетаться, но не придала этому никакого значения.
– Покажу, – пообещала Евгения.
Они немного помолчали, слушая музыку дождя.
– Ты на самом деле была готова оставить меня одну на берегу в компании медведя? -вдруг спросила Евгения. – И еще потом, на повороте дороги?
– Я надеялась, что ты последуешь за мной, – пожала плечами девушка.
– А если бы я не согласилась? Ты бы ушла одна?
Яна бросила на босса испытывающий взгляд. Несмотря на зеленоватую пелену, которая начинала накрывать окружающее пространство, девушке показалось, что ее ответ очень важен для Евгении.
– Нет, – призналась она. – Я блефовала.
Ольховская, как ей показалось, облегченно вздохнула.
– Хотя…
– Да? – Евгения снова напряглась.
– Я бы вернулась и попыталась увести тебя силой.
– Просто поразительно…
– Что именно? – с подозрением спросила Яна.
– Я считала тебя трусишкой… Ну, после того как мы быстро ехали на машине и… навещали Таисию. А сегодня узнала тебя совсем с другой стороны.
Яна поколебалась, не зная, то ли считать эту фразу похвалой, то ли упреком своему малодушию, проявленному в прошлой поездке.
– Ты уже знаешь, – сказала, наконец, она, – что в автомобильной аварии погибла вся моя семья. Поэтому, наверное, я так повела себя, после того как мы очень быстро ехали на машине… не знаю.
– Яна, прости, я полная идиотка, – Евгения красноречиво хлопнула себя кулаком по лбу. – А ты можешь рассказать мне, как именно все случилось? Эта авария?
Яна опустила голову и скрестила руки на груди. Что ж, рано или поздно этот разговор все равно должен был состояться. И может, даже неплохо, что сейчас. Когда под рукой такой надежный анестетик, как абсент.
– Да, расскажу… Тем более, как мне кажется, это и есть та моя правда, о которой говорила Таисия. Которую тебе нужно обо мне узнать, – сказала Яна, стараясь сдержать начинающуюся дрожь в пальцах. – Только сделай, пожалуйста, еще абсента.
Евгения беспрекословно повиновалась. Яна взяла теплый стакан в руку, но не торопилась пить из него. Она забилась в самый угол дивана, оперлась о стену и подтянула колени к подбородку. Евгения села на некотором отдалении, тоже облокотившись, и смотрела на девушку мягким внимательным взглядом. Свой стакан она так и оставила на столе.
– У меня были самые прекрасные, самые замечательные родители на свете. И самый лучший в мире младший брат, – Яна печально улыбнулась. – Может быть, если бы они не были такими идеальными, то… это было бы проще пережить… Хотя… что я говорю.
Она покачала головой.
– Родители безумно любили друг друга, будто и не прошло почти двадцати лет с даты их свадьбы. И это видели и понимали все, даже Костик, хотя ему было всего шесть лет, когда… – Яна торопливо отхлебнула из своего стакана. – А еще они очень любили нас. Родители вместе учились в академии художеств, но мама так и не начала работать, потому что родилась я, а потом они вместе решили, будет лучше, если она займется домом… Мой отец… он прекрасно разбирался не только в живописи, но и музыке, и в фотографии, и в литературе. Папа долгое время работал в музее, а когда прожить на зарплату музейного сотрудника стало невозможно, то вместе с товарищем открыл свое дело. Мама была очень против. Ей казалось, что это ничего, что мы ходим в стертых ботинках, главное, чтобы отец продолжал заниматься любимым делом. Но папа…он сделал по-своему.
Девушка вздохнула и сделала еще небольшой глоток, прежде чем продолжить.
– Дела быстро пошли в гору, и скоро мы переехали в новую большую квартиру, я стала ходить в гимназию, а папа задаривал нас подарками, которые привозил из частых поездок за границу. Мы тоже ездили, когда он мог взять нас с собой. Деньги не испортили его, и, несмотря на то, что у него оставалось меньше времени на семью, мы всегда чувствовали, как он заботится о нас.
Яна допила стакан, положила его на стол и тут же взяла стакан Евгении. Та не возражала, сочувственно глядя на побледневшую девушку.
– Тот полуспортивный седан отец купил, после того как они с мамой посмотрели какой-то из фильмов о Джеймсе Бонде, и мама восхитилась автомобилем, которым Бонд управлял. Отец всегда обожал делать сюрпризы… Тогда это воспринималось просто и естественно, а сейчас я даже не понимаю, как он умудрялся находить время на это. По одной случайно брошенной фразе, даже взгляду он сразу понимал наши желания и потом выполнял их, как добрый волшебник. Это, кстати, было единственным пунктом, из-за которого родители спорили: мама считала, что он избалует нас.
Девушка помолчала, затем продолжила свой рассказ глухим невыразительным голосом:
– Отец очень любил русский север, его необычную архитектуру, монастыри… Мы собирались поехать в Новгород всей семьей. Но в последний момент я простудилась. Не так серьезно, чтобы со мной надо было оставаться, но в поездку меня решили не брать. Я не возражала. К тому времени я поступила на первый курс университета, и меня захватила студенческая жизнь, новые друзья… Звонок раздался поздно ночью, когда все мои гости уже разошлись. Долго не могла понять, что мне пытаются сообщить… наверное, не хотела осознавать это… что… осталась совсем одна. Потом мне объяснили: случилась какая-то неполадка с рулевым управлением, машина слетела в кювет, перевернулась и почти сразу загорелась. Они не смогли выйти… наверное, были без сознания от удара.
Яна выпила стакан до дна мелкими глотками, как будто это была вода. Зеленая теплая вода с карамельно-мятным послевкусием. Евгения потянулась было к девушке, очевидно, желая утешить ее, но это оказалось затруднительно из-за выбранной той позы со скрещенными ногами и руками, держащими опустошенный стакан.
– А бабушки, дедушки, дяди, тети? – спросила Евгения.
– У нас никого не было… то есть у родителей не было ни братьев, ни сестер, а их родители к тому времени, к счастью, уже умерли. И я тоже долгое время жалела, что не умерла.
– Но почему? Как так можно? Тем более что у тебя была учеба, свои жизненные интересы… Это должно было помочь, разве нет?
Яна криво усмехнулась и с сожалением посмотрела на пустой стакан, прежде чем ответить.
– За учебу надо было платить. А через месяц после похорон, которых я, кстати, совсем не помню, начались звонки… Определенные люди прямым текстом заявляли, что отец занимал у них большие деньги на развитие бизнеса и не успел вернуть. Квартиру пришлось продать, чтобы отдать им эти долги… До сих пор жалею, что не сумела ее сохранить. Хоть мне и тяжело было остаться там одной, но все же в этом доме была настоящая любовь. И настоящее счастье.