– Но они навещали там тебя? – тихо спросила девушка.
– Родители – нет; мы виделись, только когда я приезжала на каникулы. Знаешь, еще когда мы жили вместе, то я часто слышала их разговоры. Родители и дома были способны говорить лишь о своей работе, так вот, мне иногда доводилось слышать, как они что-то обсуждали, а потом приходили к выводу, что какой-то их проект бесперспективный и что его надо закрыть. И когда я оказалась в этой школе, то очень явственно представила, как родители могли принять это решение…
Например, отец мог бы достать из микроволновки разогретый сэндвич и, как обычно, не отрывая глаз от свежего номера «Science», сказать: «О, Наталья, смотри-ка, Морган все-таки собрался и опубликовал свою статью со всеми выкладками! Великолепно, посмотрим, что теперь скажет в ответ Менкель, это же ставит его в глупое положение со своей последней гипотезой! Кстати, Женя совсем отбилась от рук. Я начинаю находить, что это был изначально ошибочный проект. Что скажешь?»
Евгения чуть передвинулась вместе с креслом вбок и, глядя с отсутствующим видом на место, где только что сидела, продолжила разыгрывать мини-сценку, разрывающую Яне сердце:
«Да, Сергей, ты прав, Менкель теперь будет вынужден искать контраргументы и обосновывать эту свою теорию, которую, как ты помнишь, даже мне и Францу не удалось подтвердить экспериментально. Женя? Я еще в стадии проектирования тебя предупреждала, что результат может оказаться разочаровывающим. И потом, зачем нам нужен был еще один проект, когда так великолепно получился первый? Предлагаю минимизировать убытки и законсервировать возникшие проблемы на текущей стадии. Гарднеры решили свою проблему с Томом, отправив его в интернат. Ты вполне можешь завтра встретить на конференции Эрика Гарднера и между делом перенять этот полезный опыт».
– Но ведь они не могли так со своим ребенком, – беспомощно возразила Яна, стараясь не моргать, чтобы не пролить выступившую на глаза влагу.
– Да, конечно, не могли… Но тогда мне казалось, что дела обстоят именно таким образом. Только Светлана помогла мне поменять точку зрения. Она приезжала ко мне почти каждые выходные. И мы продолжали быть так же близки и открыты друг с другом, как в то время, когда я была совсем маленькой и просила ее вылечить найденных мною на улице стрекоз с оторванными крыльями.
Евгения улыбнулась. Это была очень грустная улыбка, но она делала ее лицо еще более красивым, чем обычно, и Яна смотрела на нее, уже не отрываясь, скомандовав своему вечно не спящему внутреннему контролеру: «К черту, отвали! Она рассказывает это только для меня… и значит, я буду смотреть на нее столько, сколько захочу». И тогда этот суровый страж недоуменно пожал плечами и, прежде чем до утра раствориться в ночном мраке, передал ей ключ от решетки, много лет отгораживающей ее мир от мира других людей.
– Наверное, стоит подробнее рассказать о моей сестре, – продолжила Евгения, не замечая внутренней борьбы помощника. – Она была настоящей красавицей: длинные светлые волосы, зеленые глаза, прекрасная улыбка. Семейные хроники даже сохранили такое предание: отец и Светлана, тогда уже начинающий ученый с несколькими выигранными грантами, вместе гуляли по набережной Сены после очередной научной конференции. Тут им по дороге попался невысокий человек с пронырливыми глазами и попытался их остановить, дал свою визитку, назвался агентом, умолял, чтобы Светлана непременно появилась на кастинге, потому что именно такую «славянскую модель» они искали для своей рекламы. Показательна реакция отца: он разорвал в клочки визитку этого бедного человека и даже повредил о него свою трость.
Но красота… это конечно не главное. Еще моя сестра всегда, с самого детства, была очень ласковой и доброй со всеми. Позаботиться о брошенном котенке, помочь соседской старушке донести покупки из магазина – она делала это так естественно, так просто, что другие люди тоже, знакомясь с ней, словно становились добрее. И, наверное, я совру, если скажу, что приносила ей стрекоз только для того, чтобы она их лечила. Скорее, мне хотелось ей показать, что я тоже могу быть доброй… хотя это и не шло у меня от сердца, как у нее. Если совсем честно, то иногда я даже сама обрывала несчастным насекомым их крылышки…
Мне было очень важно, что она не бросила меня, продолжала навещать и заботиться. Хотя она вообще никого никогда не бросала. Люди науки обычно такие закрытые, зацикленные, как мои родители. А вот Светлана… нет.
Евгения вздохнула, потом посмотрела в серьезные внимательные глаза помощника и спросила:
– Тебя, наверное, уже немного угнетает вся эта унылая предыстория, но если я ее не расскажу, то будет непонятно главное, то есть моя правда – та часть меня, о которой мало кто знает и о которой я, наконец, готова тебе сегодня рассказать.
– Евгения, меня совершенно не угнетает твоя история. Мне… дорого, что ты рассказываешь о таких вещах, – Яна так волновалась под испытывающим взглядом сидящей рядом девушки, что с трудом подбирала слова. – Вот только в такие моменты я жалею, что не курю, – добавила она хриплым голосом.
Евгения снова внимательно посмотрела на нее, а потом сказала:
– А знаешь что, пошли-ка в дом! Во-первых, становится прохладно. А во-вторых, думаю, мы неплохо проведем время в кальянной.
– А ты, значит, куришь кальян? – спросила Яна, с готовностью поднимаясь со своего места.
– Очень редко, – Евгения перебросила конец пледа через плечо и тоже поднялась, – ведь это хорошо делать в компании.
Глава 28. В кальянной.
Они молча вернулись в дом. По дороге Яна пыталась наложить то, что она только что услышала, на изученную ею за несколько последних месяцев личность босса, но пока не могла это сделать: картинки упорно не хотели совмещаться в ее сознании, как это иногда бывает у людей с астигматизмом. Пока ей казалось, что Евгения рассказывает о совершенно другом человеке, возможно, и близком ей, но абсолютно незнакомом Яне. И еще эта фраза о первом удачном проекте родителей… Бесспорно, Евгения любила свою сестру, ее лицо даже светлело, когда она о ней говорила, но все же каково это – чувствовать себя всегда на втором или даже на третьем – после работы и сестры – месте в сердце родителей? Оказаться настолько всеми брошенной и впасть в такое отчаяние, чтобы начать прогуливать школу и заводить опасные знакомства, чтобы только привлечь к себе их внимание?
Яна почувствовала, что злится на родителей Евгении, которых она даже не знала. Трудно жить рядом с ангелом, не имея пары крыльев, ведь ты всегда проиграешь в сравнении, даже если лучше пробежишь стометровку или получишь в школе высокий балл. Да и на Светлану она уже за что-то сердилась: то ли потому, что из-за нее Евгении приходилось обрывать крылья стрекозам, то ли из-за того, что Яна почувствовала после рассказа, как важны для ее босса в человеке внутренняя доброта и тепло, и ощутила, как далека она от описанного идеала. «Ей нравится, как я работаю, и этого вполне достаточно… в том числе, как выяснилось, и для того, чтобы узнать подробности ее тяжелого детства», – девушка решила остановиться пока на этой мысли.
Кальянная оказалась на минус третьем этаже, как и библиотека. Это была средних размеров комната с низкими диванами и подушками, оформленная в голубых и синих тонах. В глубокой нише, расположенной в одной из стен, стояло несколько кальянов; Евгения выбрала средний по высоте и поставила его на невысокий столик у дивана. Светильники располагались снизу, что делало освещение приглушенным, а комнату – очень уютной.
– Я не смогу часто затягиваться, а ты? Это я к тому, что может, нам одного на двоих хватит? Иначе уголь может погаснуть.
– Конечно, думаю, нам и одного будет за глаза. Как, впрочем, и одной насадки.
Яна удобно устроилась на одном из диванов, а босс откуда-то достала древесный уголь, табак, щипцы, быстро раскурила кальян и присела рядом.
– Здесь уютно, мне нравится, – сказала Яна, выпуская струйку сладковатого яблочного дыма.