– Меньше половины… Но так я хотя бы знаю, с кем мне держать ухо востро. А вот за персонал я полностью спокойна. Ни одного человека с черной «аурой» или как это еще можно назвать, в «Свете» нет.
– Подожди…
Яна наморщила лоб, собирая в точку стремительно несущиеся мысли.
– «Свет» – это ведь не просто потому, что первым кирпичиком в твоей империи стал завод светотехники? – сформулировала, наконец, она первое соображение.
– Конечно, нет… «Свет» – это в честь Светланы. И для нее. Я пытаюсь зарабатывать честно, хотя в нашей стране это сделать, как ты знаешь, непросто. Но я никогда не забываю, для чего и для кого это на самом деле делаю…
«Для человека, который давно мертв», – мысленно закончила ее фразу Яна.
– Да, я могла бы, например, сидеть, ничего не делать и раздать все, что имею, бедным. Я много думала обо всем этом за тот год, пока училась в Фонтенбло. Мои сокурсники, зацикленные на карьере, наверное, умерли бы со смеха, узнав о моих мыслях… Благотворительность на Западе поощряется, да, и гораздо больше, чем у нас, но она не является самоцелью бизнеса, как в моем случае.
– А твой лозунг, значит, «получать, чтобы отдавать»?
– Да, – энергично кивнула Евгения. – Но знаешь, вот парадокс, при этом, когда отдаешь, ты еще и много получаешь. Как правило, совершенно из другого источника и от других людей… Но это работает, факт. Так вот, в Фонтенбло я окончательно поняла, что было бы преступно, имея способности, зарывать их в землю. И, значит, не приносить людям того добра, на которое я способна. Да, я могла бы раздать, повторюсь, все беднякам и пойти… ну, не знаю, работать в больницу или сиделкой в дом престарелых. Но если я могу сделать больше? Гораздо больше? Значит я и должна делать больше, потому что кому многое дано, с того больше и спросится… Извини за эту почти Нагорную проповедь… Мне невероятно важно, чтобы ты поняла меня до конца.
– Поверь, я понимаю, – медленно произнесла Яна. – Кстати, ты знаешь, как тебя называют в городе?
– Конечно, знаю, – довольно улыбнулась девушка, – Блаженной. И на самом деле это лучший комплимент, какой они только могли мне сделать.
Яна смогла лишь кивнуть, но потом затаившаяся мысль снова возникла в ее сознании, и она осторожно произнесла:
– Ты так внимательно рассматривала меня при нашей первой встрече… Мне казалось, твой взгляд прожигает меня насквозь и заглядывает за спину…
– Так я и правда заглядывала тебе за спину, как и всем другим соискателям, – спокойно призналась Евгения.
– И получается, если бы ты увидела, что моя аура… что мое облако черное, то тогда не приняла бы меня на работу?
– Да. Не приняла бы ни в коем случае. Несмотря на положительный результат проверки службы безопасности и кучу рекомендаций. Такое уже не раз случалось.
Девушка откинулась на спинку дивана, не отрывая взгляд от Евгении. Если допустить невозможное и принять историю босса – историю, которая разрушала привычную Яне картину мира – за истину, то в нее все равно никак не хотел укладываться этот последний кусочек. А если все это неправда… тут мысль девушки споткнулась. История казалась абсолютной чертовщиной, но в одном она была уверена точно: Евгения стопроцентно верила в истинность всего, что она ей рассказала. И значит, по крайней мере, с ее точки зрения, все было правдой, той правдой, о которой, как она говорила, почти никто больше не знает.
Евгения тоже неотрывно смотрела в ее глаза и ничего не произносила. И это, наверное, было правильно. Сказано за этот вечер было и так немало.
Подумав хорошенько, помощник все же спросила:
– И теперь ты… довольна тем, что тебе удалось построить? Я имею в виду, ты ощущаешь, что тебе удалось заменить Светлану?
– Это трудный вопрос. – Евгения резким движением откинула назад темные волосы и печально улыбнулась. – Думаю, я не вполне заменила ее моему отцу, хотя он очень рад всему, что я делаю, и гордится мной. И совершенно точно не заменила ее моей матери.
– Постой, – Яна внимательно смотрела в изменившееся лицо босса. – Ты что, так и не виделась с матерью после тех ее слов?
– Ни разу, – тихо призналась Евгения.
Яна растерянно оглянулась в поисках кого-нибудь, кто посоветовал бы, что сейчас надо сделать, однако ее внутренний сторож ушел уже очень далеко, а других советчиков у нее не было. Но эмоции, которые вызвал в ней рассказ Евгении, как и весь этот вечер, даже больше, как все последние дни, в которые мучительно ломалась ее клетка, много лет не дававшая ей толком даже дышать, – все это не позволяло ей продолжить спокойно видеть затравленный взгляд, который Евгения перевела на давно потухший кальян.
– Иди ко мне, – неожиданно сказала помощник.
Евгения посмотрела на нее непонимающе. Они сидели по-прежнему рядом: между ними было всего сантиметров двадцать. Яна протянула руку и, коротко коснувшись ее плеча, повторила приглашение:
– Иди ко мне, сейчас.
Темноволосая девушка заглянула в ее глаза и, наконец, придвинулась, одновременно обхватывая руками ее спину и доверчиво прижимаясь щекой к ее щеке. Яна сначала просто гладила ее волосы, потом плечи – очень легко, едва касаясь, а потом, почувствовав, что Евгения вполне расслабилась в ее руках, осторожно заправила темную шелковистую прядь за ухо и прошептала, почти касаясь его губами: «Ты делаешь даже больше, чем можешь… Я верю всему, что ты мне рассказала, потому что знаю, что это правда… И вовсе не считаю тебя сумасшедшей…» Евгения немного отклонилась и посмотрела Яне в глаза. В ее лице светился невысказанный вопрос, но, похоже, она сразу увидела ответ на него в глазах помощника, потому что легонько улыбнулась, а потом тихо сказала: «А я верю, что ты веришь мне».
Яна продолжала смотреть в эту манящую зелень, испытывая противоречивые чувства. Чтобы не думать об этом, она сделала первое, что показалось ей правильным: слегка коснулась губами губ девушки. Евгения прикрыла глаза и немного откинулась назад, найдя опору в спинке дивана, и Яна, получив это молчаливое согласие, по-прежнему стараясь не думать, что именно она делает, продолжила целовать ее очень легкими нежными поцелуями: в губы, щеки, висок, в маленькое красивое ухо, за которое оставалась заправлена смоляная прядь, в затрепетавшие под ее губами веки… Одной рукой она опиралась о диван, чтобы совсем не завалиться на Евгению, а другой водила по ее волосам, скулам, подбородку, легонько касалась шеи, перемещалась на плечи… Яна не смогла бы определить, сколько это длилось, но постепенно ее поцелуи замедлились, и, прежде чем окончательно отстраниться, она снова поцеловала Евгению в губы – пожалуй, чуть сильнее, чем до этого. Девушка не сразу открыла глаза, а когда это произошло, то улыбнулась.
– У тебя великий дар утешения, – сказала она.
Яна опустила взгляд, чувствуя, как демоны сомнения впускают когти в ее и без того напуганное сердечко.
– Нет-нет, посмотри на меня, – потребовала Евгения, и помощник неохотно повиновалась.
– Мне было очень приятно. Ты… Тепло и ласка – то, что нужно любому человеку, пока он живой. Особенно если у него на душе так, как было у меня сейчас. Не смущайся. И – спасибо.
Она встала с дивана, и Яна тоже поднялась за ней. Слова были не нужны. Почти физически помощник ощутила нить доверия, которая протянулась сейчас между их сердцами. Она снова отогнала мысли, кружившие неподалеку мрачными ястребами: о хозяине, задании, обо всех этих играх… И постаралась думать только о девушке, которая стояла сейчас рядом и ласково смотрела на нее.
– Яна, пусть все останется в этой комнате… Я имею в виду, наш разговор и остальное. Но я не хочу это забывать. И не хочу, чтобы ты забывала.
– А я и не забуду, – пообещала помощник охрипшим голосом.
Они поднялись в лифте на минус второй этаж, где оказалось три двери.
– Твоя спальня, – сказала Евгения, подведя девушку к двери посередине.
– А где твоя? – Яна покраснела раньше, чем договорила.
Евгения чуть улыбнулась и показала на дверь справа. Яна задержалась перед дверью, подумав, что не прочь оставить кое-что и в холле, что-то наподобие того, что они оставили сейчас в стенах кальянной.