Кэрни поднял на руки кошечку. Та мгновение сопротивлялась, потом заурчала и позволила устроить себя на его плече. Котенок, глядя на Кэрни словно впервые, прижал уши и ретировался за лавку.
– Киски сегодня нервничают, – сказал Кэрни.
– Гордон Мэдоуз приходил. Малыши в курсе, что он их не любит.
– Гордон? А зачем?
– Интересовался, что у нас для доклада есть.
– Он так и спросил? – уточнил Кэрни и добавил, подождав, пока Тэйт рассмеется: – Для кого?
– Для кого-то из «Сони», я так думаю.
Теперь была очередь Кэрни расхохотаться.
– Гордон же болван, – сказал он.
– Гордон, – ответил Тэйт, – пробивает финансирование. Тебе это слово по буквам написать? Эф-и…
– Да пошел ты! – бросил Кэрни. – «Сони» Гордона проглотит и не поперхнется. – Он окинул взглядом оборудование. – Они, наверное, отчаялись. Мы на этой неделе что-то получили?
Тэйт пожал плечами:
– Как всегда, одна и та же проблема.
Он был высокий, смотрел мягко, а свободное время, когда такое выдавалось, посвящал разработке вычурной архитектурной системы, исполненной изгибов и завитков, которые, по мнению Тэйта, приближали к «природе». Жил он в Кройдоне с супругой на десять лет старше и с двумя детьми от предыдущего брака. Тэйт предпочитал – вероятно, в качестве напоминания о лос-аламосском прошлом – футболки боулинг-стиля, очки в роговой оправе и аккуратную стрижку, придававшую ему сходство с Бадди Холли.
– Можем замедлить темп фазового согласования кубитов. У нас пока получается лучше, чем у Кельпиньского, я на этой неделе вышел на множитель четыре с чем-то. – Он передернул плечами. – А потом шум берет свое. Никаких кубитов, никакого квантового компьютера.
– И все?
– И все. – Тэйт снял очки и потер переносицу. – А, и вот еще кое-что.
– Ну?
– Иди сюда, глянь.
Тэйт установил в дальнем углу комнаты, на каком-то подобии жертвенника, огромный тридцатидюймовый ультраплоский монитор. Отстучал что-то на клавиатуре, и монитор сделался льдисто-голубым. Где-то в распараллеленных лабиринтах система «Беовульф» принялась моделировать свободное от декогеренции подпространство – сиречь пространство Кельпиньского – состояний ионной пары. Тонкие высокоэнергетические выплески напоминали Кэрни полярное сияние.
– Это мы уже видели, – сказал он.
– Но ты смотри, – предупредил его Тэйт. – Как раз перед самым распадом. Я замедлил в миллион раз, но все равно тяжело это уловить… вот!
Каскад фракталов, в форме птичьего крыла и такой маленький, что Кэрни его с трудом уловил. Но кошечка-сиамка, у которой связь сенсорного аппарата с моторикой регулировалась иными биологическими соображениями, мигом слетела с его плеча. Приблизившись к опустевшему экрану, она стала месить по нему передними лапками, каждый раз замирая, словно в ожидании какой-то ответной реакции. Спустя миг котенок выбрался из своего укрытия и попытался присоединиться к ней. Она глянула на него сверху вниз и сердито мяукнула.
Тэйт рассмеялся и отключил экран.
– И вот так каждый раз, – прокомментировал он.
– Она видит нечто недоступное нам. Что бы это ни было, происходит оно вслед за тем, что наблюдаем мы.
– Там же ничего нет.
– А ты снова запусти.
– Артефакт какой-то, – настаивал Тэйт. – Это же не подлинные данные. Я бы тебе не показал, будь я иного мнения.
Кэрни рассмеялся.
– Это меня ободряет, – сказал он. – А можешь еще замедлить?
– Да могу, наверное. Но зачем в этом копаться? Просто баг.
– Попробуй, – сказал Кэрни. – По приколу.
Он потрепал кошку по холке. Та запрыгнула обратно на плечо.
– Хорошая девочка, – проговорил он отсутствующим тоном. Вытащил кое-что из выдвижного ящика стола, в том числе обесцвеченный временем кожаный футлярчик, где хранились кости, украденные двадцатью тремя годами раньше у Шрэндер. Он сунул туда руку. На ощупь кости казались теплыми. Кэрни сотрясла дрожь от внезапного четкого образа той женщины в Мидлендсе, как она становится на колени на постели и шепчет сама себе среди ночи: «Я столько всего хочу». Вслух, Тэйту, он сказал:
– Мне тут выйти на минутку надо.
– Только вернуться не забудь, – напомнил Тэйт. – У нас бы дело быстрее продвигалось, если б ты так часто не отлучался. Нам на пятки наступают эти, с холодными газами. У них получается стабилизировать состояния там, где не выходит у нас: если еще газанут, мы останемся позади, ты понял?
– Да понял я.
У двери Кэрни протянул напарнику белую кошку. Та дернулась в его руках. Ее братик продолжал созерцать пустой монитор.
– Ты имена им уже придумал?
Вид у Тэйта был озадаченный.
– Только девочке, – ответил он. – Я подумал, ее можно Жюстиной назвать.
– А что, прикольно, – согласился Кэрни.
Тем вечером, не желая оставаться один в пустом доме, он позвонил Анне, своей первой жене.
2
Золотоискатели
2400 год
Высоко в областях гало K-питан Серия Мау Генлишер на корабле «Белая кошка» выискивала себе подходящих клиентов.
Там, наверху, за тысячу световых лет от ядра Галактики,[2] Тракт Кефаучи растекался на полнеба, увенчанный огромным незримым плюмажем темной материи. Серии Мау нравился этот вид. Ей нравилось гало. Она любила рваные края самого Тракта (Пляж, таково было общепринятое их название), где древние, изъеденные коррозией дочеловеческие лаборатории плели узоры хаотических орбит: промплощадки и научные станции, заброшенные миллионы лет назад существами, которые понятия не имели, где они, и, стоило полагать, больше не знали, кто они. Им всем хотелось поближе взглянуть на Тракт. Некоторые умудрялись сдвинуть в нужные места целые планеты, но затем бросали это дело или вымирали. Некоторым удавалось сдвинуть в нужные места звездные системы – а потом они их теряли.
Но и не будь там всего этого хлама, гало оставалось бы сложным для навигатора районом. И следовательно, удачным полем охоты для Серии Мау: сейчас она лежала в засаде в классическом орбитальном межузловом пространстве системы белых карликов, поддерживая неньютоновское равновесие в ожидании добычи. Эти мгновения она любила особенно. Двигатели заглушены. Коммуникаторы отключены. Отключено вообще все, что мешало слушать.
Несколько часов назад она села на хвост маленькому конвою: тройке динаточных грузовозов гражданского класса с археологическими артефактами из пояса раскопок, что за двадцать световых отсюда по Пляжу. Скоростной вооруженный ялик «La Vie Féerique»[3] отогнал их в это мрачное местечко и оставил там, а тем временем на сцене появилась Серия Мау и взялась за работу. Математичка корабля в точности представляла, как их снова найти: они же скованы узами стандартных преобразований Тэйта – Кэрни и толком не понимают, какой нынче был день. Когда она вернулась, ялик, отягченный ответственной миссией, увел грузовозы в тень старого газового гиганта, пытаясь просчитать траекторию выхода из ловушки. Она с интересом наблюдала за ними. Она вела себя тихо, они гомонили. Она слышала их переговоры. Они начинали подозревать о ее присутствии. «Феерическая жизнь» выслала дронов. Актинические блестки света появились там, где автономники врезались в минные поля, расставленные ею в гравитационных субтечениях кластера за много дней до возвращения грузовозов.
– Ах, – молвила Серия Мау Генлишер, будто те могли ее слышать, – вам бы поостеречься тут, снаружи в пустоте.
С этими ее словами «Белая кошка» скользнула в облако небарионного мусора, раздавшееся под ее натиском не без слабого сопротивления, облекшее корпус призрачным мазком. В пустынной жилой секции корабля ожили несколько тревожных огоньков, помигали и отключились. С вещественной точки зрения, «Белой кошки» тут почитай что и не было, но теневые операторы оживились. Притянулись к иллюминаторам, перетеняя падавший на них свет так, чтобы картина принимала наиболее трагический оттенок, глядя на себя, как в зеркало, перешептывались, пробегая тонкими пальцами по ртам, взъерошивали пальцами волосы, шелестели сухими крыльями.
2
Фактическая ошибка: области гало отстоят от галактического центра гораздо дальше (особенно окраинные зоны темной материи, распределение которой в первом приближении описывается профилем Наварро-Фрэнка-Уайта), в среднем на несколько десятков тысяч световых лет.