Нейтек тяжко повернулся в постели, перевел дух, отчего в груди у него заклокотало. Девушка окаменела от страха, но отчим снова захрапел равномерно, как и до этого. Божка говорит себе, что лучше ей пойти спать сейчас, чтобы потом не разбудить его. Она тихонько пробирается к своей постели и начинает раздеваться. Луна стоит в пустоте чистого неба прямо против окна, и половодье света заливает Божку. Девушка раздевается торопливо, стыдясь своей наготы. Ей так хочется, чтобы эта минута была позади, она так поглощена спешкой, что не заметила, как Нейтек перестал храпеть… Словно какое-то тяжкое лезвие перерезало нить сна, и его глаза зорко открылись как раз в тот момент, когда девушка в рубашке, закрывающей малую часть ее вытянутого тела, с поднятыми руками, быстро заплетающими волосы для сна, стояла, озаренная луной и видная до последней подробности, как возникшая из пылающего дерева груши фигура, что раскрыла ему свои объятья. Нейтек быстро садится, и его вздох похож на рыданье, а Божка пытается прикрыть себя руками. Так они смотрят друг на друга в безгласной тишине, и он опять читает в глазах падчерицы ужас, возбуждающий в нем ярость. На улице завывает ветреная ночь и три ветряные птицы взлетают в ней, чтобы быть сбитыми и поглощенными. Тут что-то в Нейтеке высвобождается, и он еще раз понимает, что если сейчас встанет и попытается добиться того, о чем так долго мечтал, он схватит только тень, красота погаснет в его грубых руках, как погас в болоте горящий ствол груши. Горечь неизменной судьбы наполнила его сердце знанием и отречением.
— Уходи отсюда, — говорит он хрипло. — Ты не можешь оставаться со мной. Иди сейчас же, пока тебя еще кто-нибудь пустит переночевать.
Божка сгребает в охапку свое платье и исчезает быстро, как ласка. Нейтек смотрит на двери, которые закрылись за ней, потом встает, достает с полки бутылку с остатками рома. Сует в рот горлышко, откидывает голову назад и пьет булькающими глотками. Допив, поднимает пустую бутылку против света. Держит ее так минуту, а потом швыряет в угол над печкой. Звон разбитого стекла смешивается с хохотом ветра. Нейтек валится навзничь и лежа смотрит в потолок и чувствует, как отупение охватывает его мозг великим облегчением.
Звук разбитого стекла проникает через одинарное окно горницы и достигает слабым отзвуком слуха отца Бружека. Это звучит, как одна из диких шуток ветреной ночи, как дополненье к тому, что он предполагает услышать из дома Квиса. Но священник все-таки обернулся и увидел Божку, стоящую на пороге богадельни. Она натянула на себя в сенях юбку и блузку и сейчас повязывает платок на голову и смотрит изумленно, обнаружив декана в этот час на улице и как раз перед домом, к которому простирались ее неясные надежды. Она испуганно вздрогнула, словно отец Бружек и на этом расстоянии мог прочитать на ее лице, что с ней только что случилось, и хотела лучше возвратиться или куда-нибудь убежать, где бы ее не достигли его зоркие глаза и пытливые вопросы.
— Поди сюда, девочка, — сказал священник мягко. — Куда это ты собралась так поздно?
Опустив голову, как школьница, Божка нерешительно приблизилась к нему. Священник вспомнил свои опасения относительно нее и с тоской обдумывает вопрос, который собирается задать.
— С тобой что-нибудь случилось? — спрашивает тихо. — Он тебя обидел?
Кровь бросается в лицо Божке, она поднимает голову, встречается с глазами священника решительным взглядом и почти выкрикивает:
— Нет! Прогнал меня прочь, — добавляет шепотом, опять повесив голову.
У священника такое чувство, будто он видел все, что разыгралось в тесной горнице богадельни. Подавляя желанье осенить себя крестом, он говорит:
— Слава богу! Останешься пока у нас, а там будет видно.
Божка хочет поблагодарить, но тут из домика Квиса проникает звук, от которого сердце у нее забилось в самом горле, и оба они посмотрели друг на друга с немым ужасом. Это было как стон и крик одновременно, но могло быть и просто пустое завыванье ветра, который мчится над крышами.
— С ним что-то случилось, — говорит Божка, вся дрожа. — Он не открыл мне дверей, когда я принесла ему ужин, он даже не ответил мне. Наверное, он болен. Он там совсем один. Подите помогите ему.
Она просительно складывает руки, но декан уже сам направился к калитке. Она открыта, и Божка его опережает на коротенькой дорожке к дому, повисает на ручке и колотит в дверь.
— Слышите?
Ее лицо белое, как луна, которая перевалилась через Костельную улицу и падает потихоньку за башню костела. Священник прижимает ухо к дверям и улавливает скрипучий голос Квиса, словно выходящий из горла, сжимаемого чьей-то рукой.