На дорожках в стойке «смирно» стояли девочки и мальчики в черных трусиках и голубых майках. Под дробь барабанов по шесту плавно поднимался флаг пионерского лагеря.
На крыльцо вышла Валентина Назаровна.
– Доброе утро! – улыбнулась ей Саня.
– Доброе утро, Саня!
Валентина Назаровна провела рукой по пышным волосам девушки и позвала ее к себе в кабинет. Тюлевыми занавесками, накрахмаленными салфетками и вышитыми подушками на диване эта комната скорее напоминала уютную домашнюю комнату, чем кабинет директора учреждения. Зазвонил телефон. Валентина Назаровна взяла трубку. Пока она доказывала председателю горсовета, что здание детского дома нуждается в капитальном ремонте, Саня стояла у стены и разглядывала большую карту маршрута экскурсии воспитанников детского дома.
Крупными буквами на карте было написано: «По родному краю», а ниже изображены леса, реки, горы, железная дорога. Маршрут обозначался маленькими флажками.
Завтра начнется это увлекательное путешествие девочек и мальчиков. Они помчатся на поезде, пересекут на пароходе Зеленое озеро, отправятся пешком по непроезжим дорогам.
А Саня будет жить по-новому. Не так, как живут обитатели детского дома, потому что детство уже прошло.
Валентина Назаровна повесила трубку и некоторое время молчала. Саня видела, что ее расстроил телефонный разговор.
«В молодости она, наверно, была очень хороша собой, – подумала о ней Саня. – Какие у нее правильные черты лица, ласковые глаза! Прежде, вероятно, они были живыми и блестящими».
– Садись, – сказала Валентина Назаровна.
Сане показалось, что она озабочена не только телефонным разговором, но и чем-то другим, относящимся к ней, Сане.
Валентина Назаровна достала с этажерки сверток и сказала:
– С тех пор как ты поступила в детский дом, я хранила эти записи.
Она положила на стол толстую небольшую тетрадь, неумело переплетенную.
– Здесь семейный дневник Кузнецовых. Писали твой прапрадед, прадед, дед и отец.
– Мой отец? – переспросила Саня, вся подаваясь вперед.
Она взволнованно протянула к дневнику руки. Но Валентина Назаровна с улыбкой отстранила ее и, продолжая держать тетрадь, сказала:
– Я берегла этот дневник, чтобы отдать его тебе – взрослой девушке, когда все то, что написано здесь, будет тебе понятно, интересно и дорого.
Валентина Назаровна протянула тетрадь. Девушка бережно взяла ее и даже забыла поблагодарить.
– Я пойду? – спросила она, прижимая дневник к груди.
– Конечно.
Валентина Назаровна подошла к окну. Она увидела, как Саня перебежала двор. Между деревьями сада мелькнула ее голубая майка. Потом она выбрала самое глухое место, села на траву и склонилась над тетрадью.
К любой тетради с пожелтевшими страницами, исписанными сто лет назад руками далеких, неизвестных людей, всегда прикасаешься с волнением. Какое же волнение испытывала Саня, раскрывая тетрадь, написанную ее прапрадедом, прадедом, дедом и отцом!
Она перелистала первые страницы. Почерк прапрадеда поразил ее прямыми и тонкими бледно-коричневыми буквами. Она заглянула в середину тетради. Здесь начинались записи деда. Рука его, должно быть, дрожала – и кривились строчки, написанные то коричневыми, то красными, то черными чернилами.
В конце тетради писал отец. Почерк его был размашистый и крупный. Склоненные вправо буквы точно спешили вперед. Саня прижалась щекой к желтым листам тетради, словно хотела ощутить неизведанную отцовскую ласку. Сейчас она узнает что-то новое об отце, матери, быть может, о себе. И ей стало страшно: а вдруг отец окажется не таким, каким представляла она его?
Она пробежала страницы, исписанные рукою отца, потом открыла начало дневника и принялась читать.
На первой странице было написано:
Разные заметки из жизни Петра Кузнецова.
Дневник начинался словами:
30-го числа сентября 1825 года рождение мое от родителей моих крестьян графини Софии Владимировны Строгановой – Якова Петровича Кузнецова и Аграфены Спиридоновны, урожденной Бутыриной, Пермской губернии, Пермского уезда, в селе Ильинском.
С трудом разбирая почерк, то и дело запинаясь о букву «ять», читала Саня рассказ прапрадеда. Жизнь раба, талантливого лекаря, вставала перед ней с ужасающими подробностями. Сердце ее замирало, и в груди теснило дыхание, точно об руку с прапрадедом своим шла она по этой страшной, непонятной жизни.
24 генваря 1851 г. в 7 часов вечера я получил давно желаемую отпускную. Радость моя была неописуема. Отпускная моя следующего содержания. – Саня облегченно вздохнула и с улыбкой провела по пылающей щеке. – «Москва. 1850 год, ноября первого дня. Я, генерал-лейтенантша, графиня Наталия Павловна дочь Строганова, отпускаю вечно на волю крепостного моего дворового человека Петра Яковлевича Кузнецова, с женою Олимпиадою, дочерью Федорова, и сыном Николаем, доставшихся мне в 1845 году, после кончины родительницы моей генерал-лейтенантши Софии Владимировны Строгановой, урожденной княжны Голицыной, и числившихся ныне за мною.