Ладони Мельникова легли на предплечья Людмилы, медленно заскользили по плечам, пальцы легко коснулись шеи. Потом Михаил осторожно обхватил щёки Люды и начал её целовать.
Теперь уже ничто не могло их остановить, и никто не мог. Руки Михаила и Людмилы переплетались, а сами они прижимались друг к другу всё теснее. Потом Михаил отстранился, но лишь для того, чтобы взять Люду за руку. Он сделал шаг в сторону поля и повлёк женщину за собой, не переставая смотреть в её лицо, не отпуская её взгляд ни на миг.
Глава третья
Сначала Люде казалось, что она не слышит вообще ничего, кроме собственного сердца, только видит над собой бесконечное и безоблачное ярко-синее небо, и ласточек, разрезающих синеву бреющими полётами.
Потом почувствовала, как Михаил приподнялся на локте, и сразу увидела его взволнованное лицо. Тогда же к Людмиле вернулась способность слышать, хотя Михаил не сказал ни слова, только смотрел.
— Я люблю тебя, — заговорил он наконец. — Давно, с зимы, и сразу чувствовал, что люблю. И сейчас всё было не просто так, Люда!
— Я знаю, — кивнула она. — Тоже чувствую. Я прекрасно знала, на что иду, Миша, и ни о чём не жалею. И не пожалею. Это было… счастье.
Люда увидела, как тревога в глазах Михаила сменилась огромным облегчением. Он лёг рядом, обнял Люду и притянул её голову к себе на плечо. Люда обхватила его за пояс.
— Это не только было счастье, Люда, — уверенно заговорил Михаил. — Было, есть и будет. Мы должны быть вместе.
— Но как? — Люда попыталась высвободиться, но Михаил не выпустил её, прижал к себе ещё крепче.
— Я сам поговорю со всеми, Люда. Самое главное — дождаться приезда Веры и Светы. В понедельник я подам на развод. А во вторник, когда вернутся Вера и Света, я объясню им всё, попрошу прощения и временно перееду к родителям. С Анатолием я поговорю сам. И с твоими родителями — тоже.
— Миша, а как же дети?
— Ты считаешь, дети могут быть счастливы, когда рядом с ними находятся бесконечно несчастные родители? Я знаю, что не смогу жить без тебя. Дети поймут всё, хоть и не сразу. Тем более, это Вера перестанет быть моей женой, а Света никогда не перестанет быть моей дочерью. Я её отец. Я, и больше никто.
— Миша, а Горком комсомола? Представляешь, что будет, если ты начнёшь разводиться? Тебе придётся забыть о карьере, и это в лучшем случае.
— О карьере я сейчас думаю меньше всего. Карьера — это карьера, и я не собираюсь подчинять ей жизнь, счастье, чувства. Мы живём жизнь, Люда. Жизнь, а не карьеру. И живём один раз.
— Я даже примерно представить не могу, Миша, что будет дальше, — вздохнула Люда. — Знаю только, что тоже не смогу теперь без тебя жить.
— Это самое главное, Люда, — Михаил прижался губами к макушке Люды, а потом продолжил тихо: — У нас всё будет хорошо. Только верь мне.
* * * * * * *
Однако реальность внесла свои коррективы, и всё получилось далеко не так гладко, как было на словах.
В понедельник, когда Люда готовила ужин, вернулся Анатолий, которого, несмотря на то, что он в отпуске, сегодня попросили выйти на работу. Он согласился; разумеется, за двойную оплату.
Умывшись, муж сел на табурет в кухне, молча глядя на то, как Люда делает салат. Из комнаты выскочила Юлька, держащая в руке длинный леденец в прозрачном шуршащем фантике.
— Папа, смотри, у меня "карандаш"! Разноцветный! Бабушка приходила, принесла мне.
Эти леденцы так и назывались: карандаши, и продавались в магазинах местного пивзавода. Завод, несмотря на название, выпускал не только пиво, но и газированную воду, квас, пряники и сладости.
— Карандаш? — усмехнулся Анатолий. — По карандашам и леденцам я не специалист. Это к маме, она в карандашах и леденцах хорошо разбирается.
Люда подняла взгляд от разделочной доски и посмотрела в мрачное лицо мужа. Посмотрев, поняла: Анатолий обо всём знает. Уже кто-то доложил. Что ж, запираться смысла нет. Она бы и сама поговорила с мужем, но Миша просил её не делать этого в одиночку, всё надеялся решить сам.
— Расскажи нам, Людмила, какой у Мишки Мельникова карандаш? Как тебе, понравился?
— Толя, прекрати, — тихо ответила Люда. — Не при ребёнке.
— Не при ребёнке? — взвыл Анатолий, вскочил и, схватив косу Люды, начал наматывать на руку. — А ты вспоминала о ребёнке-то, когда с комсоргом кувыркалась?
— Мамаааа! — завопила Юлька, с ужасом глядя на отца.
Длинный леденец выскользнул из рук дочки и упал на пол. Юлька зарыдала. Люда, словно очнувшись, рванулась, что было сил, несмотря на адскую боль, и с размаху зарядила Анатолию пяткой по колену.