— Люда, я тоже заявление написал сегодня. А завтра поеду в Горком комсомола, где меня тоже всего лишат и отовсюду выпрут.
— Миша… — Люда заплакала.
— Перестань, — Михаил остановился и повернул Люду к себе. — Не о чем плакать. Но меня вынуждают уехать из города, Люда. Насовсем.
— Как это? — лицо Люды стало почти серым от страха и волнения.
— Люда, я сказал, что уеду только с тобой. Решил за себя и за тебя. Хотя до сих пор не знаю твоего ответа.
— Правильно сделал, что решил! Ты же мужчина, Миша, — Люду отпустило настолько, что она смогла даже улыбнуться сквозь слёзы. — А я за тобой и в огонь, и в воду. Куда ты, туда и я…
Глава четвёртая
На следующий день, ровно в десять часов утра, Михаил, несмотря на то, что секретарь доложила о его приходе, постучал в высокие двустворчатые двери.
— Входи уже, — раздался громкий и раздраженный голос Севостьянова.
Геннадий Вениаминович стоял у окна, сложив руки на груди. Сегодня он опять походил на какого-нибудь князя из девятнадцатого века; от вчерашнего всклоченного и красного (словно из бани) человека не осталось и следа. Осанка безупречная, благородные ноздри едва заметно трепещут.
За большим столом на месте Севостьянова вальяжно устроился грузный мужчина со светлыми редеющими волосами, лицо которого было знакомо практически каждому жителю города, — первый секретарь Горкома партии Виктор Наилевич Гурский.
— Здравствуйте, — Михаил осторожно прикрыл за собой двустворчатые двери и без приглашения сел на один из красных бархатных стульев.
По привычке уставился прямо перед собой, в стену с деревянной лакированной панелью.
— Здравствуй, здравствуй, — с любопытством глядя на него, насмешливо сказал Гурский.
Севостьянов, видимо, считал, что приветствовать Михаила уже необязательно. Михаил размышлял о том, что за три с половиной года его постоянного общения с "элитой" ни один из вышестоящих не обратился к нему на "вы", как принято обращаться к посторонним людям.
— И как она, слава Герострата, товарищ Мельников? — спросил Гурский даже как-то весело. — Справляетесь?
— Я не стремился ни к какой славе, — Михаил спокойно посмотрел на собеседника. — Всё получилось так, как получилось. Но раз уж так произошло, выдержу бремя этой славы как-нибудь. Справляюсь и далее планирую справляться.
— Куда путь держать будешь? Решил уже?
— Решу, — уклончиво ответил Михаил. — Сейчас это не первоочередная задача.
— А какая первоочередная? — вмешался в разговор Севостьянов. — То есть, куда — это не первоочередной вопрос? А какой тогда главный вопрос? Погоди, угадаю. С кем?
— Этот вопрос решён. Точнее, такого вопроса даже не было. Главный вопрос — когда?
— Я же тебе сказал, что проблемы с разводом и с характеристиками возьму под личный контроль, — поморщился Севостьянов. — На заводе был?
— Да, — кивнул Михаил и достал из кармана трудовую книжку.
— Дай-ка? — Гурский, перегнувшись через стол протянул руку.
Михаил встал и пересел ближе к большому столу, чтобы не бегать туда-сюда. Протянул Гурскому трудовую.
— Книжка новая практически, — пробормотал Гурский. — Одно место работы. Ты служил, оказывается?
— Служил, конечно.
— С семнадцати лет на заводе, служба, и снова завод. Не жаль уходить?
— Уходить? — усмехнулся Михаил. — Уходить очень жаль. Я даже по поводу перехода в Горком комсомола сначала сомневался, в основном, из-за того, что завод не хотел оставлять.
— А потом? — Гурский внимательно смотрел на Михаила. Смотрел как-то так, будто ответ Мельникова для него очень важен. — А потом и сомневаться перестал?
— Именно, — ответил Михаил, убрал трудовую книжку обратно в карман рубашки и достал комсомольский билет.
Севостьянов пригласил секретаря, которая должна была вести протокол, и через десять минут всё было закончено. Михаил, попрощавшись, вышел из кабинета Севостьянова следом за секретарём.
— Мдааа, — задумчиво протянул Гурский, когда двустворчатые двери закрылись. — Такие кадры теряем! И как обычно, весь сыр-бор из-за баб.
— Вы сейчас о каких именно бабах, Виктор Наилевич?
— Обо всех, — вздохнул Гурский. — Особенно, о тех "п и сательницах" (Гурский сделал ударение на первый слог), что письма строчат во все инстанции, не уймутся никак.
— Но мы сделали то, что должны были сделать, Виктор Наилевич, так ведь? Приняли единствнно верное решение?
— А что, у нас был выбор? — усмехнулся Гурский.