— Скажите, свидетель, кто приказал вам идти в колонне похода?
— Мне? — и костлявые руки Сабо, описав дугу, коснулись кончиками пальцев груди. — Мне?.. Никто, пане. Я бедный человек и шел вместе со всеми.
— Откуда?
— Из Заречья, пане. Я там служу конторщиком при лесопильном заводе.
— Вы, должно быть, хотели сказать: не «служу», а «числюсь».
Сабо вбирает голову в плечи.
— Не пойму, пане.
— Что ж тут непонятного, — усмехается Ступа, — конторщик, которого редко видят в конторе.
— Я больной человек, пане, и кроме того…
Наступает пауза.
— Что? — спрашивает Ступа. — Вы выполняете другие поручения?
— Да, — нехотя подтверждает Сабо.
— Чьи?.. Воина Христова?
Звонок судьи.
— Суд не интересуют служебные обязанности свидетеля. Это не имеет никакого отношения к делу.
— Весьма существенное, — возражает Ступа. — Лесопильный завод, на котором числится конторщиком свидетель, принадлежит пану Балогу, родному брату священника Стефана Новака, если не самому Новаку, — фигуре ныне весьма заметной среди националистов и клерикалов на Подкарпатской Руси. Кроме того, «Воин Христов» — это псевдоним пана Стефана Новака. И если напомнить свидетелю о его разговоре в корчме Чинадиева накануне голодного похода с Иваном Гуртяком — правой рукой «Воина Христова», то перед нами встанет истина.
— В чем она? — отрывисто, хмуро посмотрев на Ступу, спросил судья.
— В том, что выстрел был провокационный. В том, что свидетели обвинения и стрелявший — он стоит перед нами тоже в качестве свидетеля — оплачены либо националистами, либо клерикалами. Я вторично прошу суд допустить к свидетельским показаниям служанку корчмы Елену Сабодаш, которая слышала разговор свидетеля с паном Гуртяком.
— Суд не может удовлетворить просьбу защиты, — произнес судья, порывшись в бумагах.
— По какой причине на этот раз? — спросил Ступа.
— Елены Сабодаш нет в Брно.
— Но она была здесь утром! — воскликнул Ступа.
— А сейчас нет. И местонахождение ее нам неизвестно.
Ропот проносится по залу. Я вижу, как трудно сдерживать негодование Ступе. И сквозь ропот слышен его голос:
— Защита настаивает в своем утверждении, что выстрел и все последовавшее за ним — провокация, как провокационны и сообщения о тяжелом состоянии пана Поспишил а, жизнь которого якобы в опасности.
— Доказательство! — выкрикнул прокурор.
— Извольте, — ответил Ступа. — Пуля задела мякоть правой руки. В Мукачеве Поспишилу сделали перевязку и отправили в Прагу. Но пан Поспишил не был оставлен в больнице пражским врачом. Удивительный случай в медицинской практике: тяжело раненный человек, жизнь которого в такой опасности, совершает прогулки по саду близ Праги и, я полагаю, посмеивается над тем, что о нем печатают чуть ли не некрологи.
— Подтверждение!
— Прошу суд вызвать свидетеля защиты доктора Йозефа Стоянского, врача пражской больницы…
Доктора Стоянского вызвали после короткого перерыва.
В зал вошел высокий седой человек. Лицо его было очень бледно. Он неуверенной походкой направился к круглой площадке для свидетелей.
— Доктор Стоянский, — спросил судья, — правда ли, что вам первому пришлось осмотреть рану пана Поспишила, после того как он был привезен из Мукачева в Прагу?
— Да, — подтвердил свидетель.
— Вы нашли эту рану легкой или тяжелой, опасной для жизни?
Стоянский опустил голову и глухо произнес:
— Тяжелой.
В зале заволновались. Ступа подался вперед и насторожился.
— Оставили ли вы пана Поспишила в больнице, — продолжал допрос судья, — или отправили его домой?
Стоянский еще ниже опустил голову.
— В больнице, — проговорил он чуть слышно.
— Свидетель Йозеф Стоянский, — раздался голос Ступы. — Почему вы говорите на суде совершенно противоположное тому, что говорили мне?.. Кто вас запугал?
Стоянский вцепился в барьерчик и пошатнулся. Судья позвонил. Служители подскочили к доктору и, взяв его под руки, повели из зала.
— Свидетель запуган! — произнес Ступа. — Разве вы не видите, в каком он состоянии?
— Нас интересует не состояние свидетеля, — ответил судья, — а то, что он сказал.
Защита заявила протест, но судьи выслушали его с безразличным видом, как выслушивали они и мои показания и многочисленные свидетельства в пользу Горули.
Все, что слышал и видел я в зале суда, было до того невероятно, что я начинал сомневаться: реально ли это? Бывали такие минуты, когда я готов был вскочить с места и крикнуть не судье, а переполненному залу: «Разве вы не видите, что здесь творится, почему вы молчите?!» Но сидевшие рядом со мной Славек и Анна Куртинец сдерживали меня.