Забеспокоились не только сами оккупанты, но и их прихвостни, те, кто, предчувствуя неминуемое крушение Гитлера, стали менять свою ориентацию. Наш старый знакомец Матлах был из числа таких.
Теперь, когда прошло время, собранные воедино рассказы и свидетельства многих людей, которые тем или иным образом были связаны с Матлахом, открыли передо мной многое, что делал и о чем думал этот матерый волк Верховины.
Задолго до того, как Советская Армия вышла в предгорье Карпат, к Матлаху зачастили с визитами богатые хозяева, скотопромышленники и даже выслужившиеся перед оккупантами окружные чиновники. Вид делали они такой, будто очутились в Студенице проездом, — и почему бы по такому случаю не навестить доброго знакомого? Но на самом деле всех их гнала сюда общая тревога. Как собаки чуют в доме покойника, так и они чувствовали, что конец Гитлера и его союзников не за горами, и не спали теперь ночей, думая о собственном будущем.
Матлаха они ненавидели, завидуя его успехам, и втайне всегда желали, чтобы он сломал себе шею, но в эти тяжкие для них всех дни, признавая его ум, хватку, дальновидность, ездили к нему в надежде узнать что-либо важное или угадать, что же собирается делать сам Матлах, когда идет такая беда. Однако выведать им ничего не удавалось.
— Эх, куме, — вздыхал Матлах, — может, и я бы что-нибудь задумал, если б не был таким хворым. Совсем хворость меня замучила, а другое все — суета… Як бог захочет, так пусть оно и делается.
А сам тайком, соблюдая все предосторожности, через доверенных людей скупал на черных валютных рынках Ужгорода, Мукачева и даже самого Будапешта доллары.
Занялся он этим после того, как, обеспокоенный отступлением гитлеровцев, приехал однажды в Ужгород к старому своему советчику, пану превелебному Новаку.
С тех пор как окончила свое бесславное существование «держава» Августина Волошина, Новак, казалось, совсем отошел от политики и отдал себя всецело служению богу, но на самом деле этот духовный отец был рекомендован святой римской церковью американцам и стал их резидентом в Ужгороде. Приезжавшие в епископство папские курьеры привозили Новаку из Ватикана инструкции, а обратно в Ватикан для передачи американской разведке увозились сведения, собранные паном превелебным. Однако эта служба Америке нисколько не мешала Новаку искренне боготворить Гитлера и Хорти.
Несмотря на доверие, каким пользовался у пана превелебного Матлах, последний не был посвящен в подлинную жизнь Новака, а только догадывался о ней и хранил свою догадку втайне даже от самого пана превелебного. Но на этот раз, приехав к Новаку и оказавшись с ним наедине в большой, увешанной потемневшими картинами комнате, спросил:
— На кого надеяться теперь, отче?
— На бога нашего всевышнего, — ответил Новак.
— А поближе? — и Матлах уставился пристальным взглядом на пана превелебного.
— Не понимаю — о ком вы спрашиваете? — произнес Новак, спокойно выдержав взгляд гостя.
— Что же тут непонятного, — как всегда, напрямик сказал Матлах. — Вы же не зря, отче, меня про ровные полонины расспрашивали и про те воинские казармы, что…
— Пане Матлах, — строго прервал Новак, — чего вы хотите?
— Хочу знать, отче духовный: на какого коня мне теперь ставить?
Беседа между Матлахом и паном превелебным длилась недолго, но после нее Матлах будто ожил и со свойственной ему решительностью, но в то же время осторожностью принялся скупать доллары.
— С этими грошами мы не пропадем, — говорил он жене и сыну. — Их сам господь бог над всеми другими поставил.
— А как русские придут? — с тревогой спрашивала жена.
— Не придут. Вся Европа под Америкой будет, а русским только до Карпат дадут дойти.
— Дай матерь божья, — вздыхала и крестилась Матлачиха. — Только бы, Петре, тебя американы не тронули.
— Вот дурость говоришь! — злился Матлах. — Помощь от них идет. На одном возу сидим, одни песни поем.
Вряд ли когда интересовавшийся географией, Матлах купил в Мукачеве огромную карту Европы, повесил ее у себя в спальне и, разобравшись в масштабе, стал каждый день измерять расстояние от Карпат до Советского фронта и до линии фронта американских войск на западе.