Наша машина пробиралась с трудом, гудела, останавливалась и снова двигалась. Встречные расступались неохотно, ругались, грозили спихнуть нас в кювет. На одном из перекрестков какой-то офицер подскочил к машине и, сквернословя на двух языках сразу, требовал, чтобы мы немедленно убрались с дороги.
— Назад! — орал он, вытаскивая из кобуры пистолет. — Сейчас же поворачивайте назад свою шкатулку!
Но Чонка!.. Я был поражен его спокойствием и властным тоном!
— Молчать! — крикнул он офицеру по-немецки.
Офицер, привыкший к тому, что штатские всегда трепетали перед ним, вздрогнул, вытянулся и застыл с полуоткрытым ртом.
— Ваше счастье, что мне некогда с вами возиться, — сквозь зубы процедил ему в лицо Чонка и крикнул преградившим нам путь солдатам: — Дорогу!
Солдаты расступились, и машина тронулась вперед. Чонка сидел рядом с шофером и ни разу не обернулся ко мне.
Не знаю, какой получился бы из него капитан дальнего плавания, о чем он мечтал когда-то, но актером, во всяком случае, он мог бы стать недюжинным.
До самой Студеницы на нашей машине нам все-таки не удалось добраться. Уже под вечер километрах в пятнадцати от матлаховской фермы партизаны взорвали мост. Мост охранялся солдатской командой, и никто ума не мог приложить, когда и как партизанам удалось его минировать. Он взлетел на воздух в ту самую минуту, когда по нему проходили танки. Две перевернутые кверху гусеницами машины, обломки свай и настила перегородили речку, и запруженная вода перекатывалась через образовавшуюся преграду.
Ехать дальше нечего было и думать.
— Пойдем пешком, — сказал я Чонке, — а машину отправим обратно.
— Ничего другого не остается, — вздохнул Чонка. — Но идти пешком по дороге рискованно, Иване. Цивильная городская одежда в такое время!.. Машина нас спасала…
— Будем пробираться тропой по берегу речки. Не бойся, я хорошо знаю эти места.
— А если там партизаны? — шепотом спросил Чонка. — Представь себе…
— Тем лучше для нас!
— Да, ты прав, — приосанился Чонка. — Я бы даже хотел, чтобы мы их встретили…
Шофер обрадовался, когда узнал, что ему можно возвращаться в Ужгород.
Мы подождали, пока машина отъехала, а затем стали спускаться по крутому берегу к речке.
С полчаса мы посидели на берегу, невдалеке от группы солдат, видевших, как мы подъезжали к разрушенному мосту на военной машине. Это была саперная команда, пригнанная сюда наводить переправу. Они валили деревья, росшие на самой лесной опушке, скрепляли их железными скобами и мастерили настил.
Надвигавшаяся темнота приостановила работу. Жечь костры было настрого запрещено, и никто не знал, что делать. Офицеры громко ругали солдат, солдаты шепотом ругали офицеров, и те и другие втихомолку проклинали высшее начальство.
Но как только по-настоящему стемнело, я потянул Чонку за рукав. Мы поднялись и, свернув к кустарнику, осторожно стали пробираться к лесу и оглянулись только тогда, когда ощутили под ногами тропу.
К Матлаховой ферме подошли мы около полуночи. Сторожевые псы встретили нас басистым лаем. Где-то скрипнула дверь, мелькнул робкий лучик света — и послышались голоса.
— Кого носит?
— Где Рущак Семен? — отозвался я.
— А это кто? — спросил знакомый мне голос возле запертых ворот.
— Семен, ты? Открой, друже, это я, Иван.
— Иванов много, — проговорил Семен. — Который?
— Белинец, — сказал я.
— Да что ты! — удивился Семен и поспешно стал отпирать калитку.
На дворе фермы внимание мое привлекли голоса людей, пофыркивание животных, хруст сена, но из-за темноты нельзя было ничего разглядеть.
— Что тут у вас? — обратился я к Семену.
— Да вот, — ответил Семен, — племенных сегодня пригнали с других ферм. Для сохранности Матлах приказал. Боится, чтобы вояки отступающие не растащили.
— А где сам Матлах? — спросил я, когда Рущак ввел нас в сторожку.
— Ждали сегодня, да не приехал. А что?..
— Матлах весь скот собирается угонять за Тиссу, — сказал я.
— Как за Тиссу? — встрепенулся Семен. — От пес! Так вот он для чего стадо собрал! А вы предупредить пришли, Иване?
— Да, предупредить.
— Спасибо… Скот не дадим за Тиссу гнать. Сами его угоним в надежное место, пока наши не подойдут… Теперь уже вот-вот…