— Что вам к кофе, отче духовный?
Пока женщины суетились за столом, я успел разглядеть духовного отца. Бритое маленькое личико его состояло из одних морщинок, приходивших в движение при каждом произнесенном им слове, будто рябь по воде. Сидевшие глубоко в орбитах глаза глядели тускло, безжизненно. Но все же отец духовный был не так стар, как это могло показаться на первый взгляд.
— Я, кажется, прервал вашу беседу? — спросил он, ни к кому не обращаясь.
— Мирская суета, — поспешно ответил старый Лембей.
— Мирская суета тоже от всевышнего послана человеку в испытание, — вздохнул пан превелебный.
— Они вспоминают гимназические годы, отче духовный, — сказала Ружана и покраснела.
Пан превелебный, пригубив кофе, взглянул на меня и на Чонку многоопытным взглядом.
— Молодость греховна по неведению, — произнес он, и все морщинки на его лице закопошились. — Она стремится познать непознаваемое, разрушить неразрушимое, часто ищет истину не в смирении и вере, а в Прометеевой гордыне.
— Истинно, истинно, — поддакнул Лембей.
— Но смятение души, — продолжал пан превелебный, — есть не что иное, как поиски успокоения, подобно тому как человек, раньше чем погрузиться в сон, долго ищет на ложе своем удобное положение телу. С годами по воле всевышнего исчезает и дерзновенная гордыня молодости.
— А если она не исчезнет? — спросил я и тут же пожалел, что спросил.
Старый Лембей насупился и побагровел, Чонка и Ружана взглянули на меня испуганно, словно в моем вопросе заключалась неслыханная дерзость, и все они с трепетом ждали, что скажет пан превелебный.
Старик отодвинул от себя чашку.
— Тогда бог гневается на пастыря, не сумевшего уберечь овцу из его стада. Пастырское око да не знает сна! — торжественно провозгласил он, подняв глаза к потолку.
Ружана снова взглянула на меня, но теперь взгляд ее выражал не испуг, а призыв оценить кротость духовного отца, так покорно принимавшего на свои пастырские плечи гнев божий за заблудшую овцу.
Но мне почудилась в словах старика не кротость, а раздражение и свист хворостины, которую вложил в его пастырскую руку всевышний.
Я ожидал, что превелебный продолжит разговор, но тот обернулся к старику Лембею и заговорил с ним о делах храма.
А мне было и невдомек, что этот духовный отец был тем самым человеком, который незримо, через профессора Луканича, пытался руководить нами еще в наши гимназические годы.
После завтрака Чонка заторопился на службу. И как мне ни хотелось побыть еще немного в обществе Ружаны, я все же простился со всеми и пошел проводить приятеля до банка.
Когда мы очутились на улице, Чонка спросил:
— Как тебе понравился отец Новак?
Я замялся на мгновение, но тотчас же решил быть с Чонкой откровенным.
— Он не так смиренен, как это кажется.
— Вот и я так думаю, — подхватил Чонка, оглядываясь. — Знаешь, бывают такие, со вторым дном.
— Вижу, — улыбнулся я, — ты его побаиваешься?
Чонка вздохнул.
— Когда он приходит к нам, я чувствую себя уже на адской сковородке.
— А зачем он к вам ходит?
— Мы его прихожане, а он взял себе в толк раз в неделю навещать всех своих прихожан; как экзекутор — за податями, так и он — за душами. — Чонка снизил голос до шепота: — Мне кажется, он знает всю подноготную каждого своего прихожанина… И мои к нему бегают по любому поводу.
— Кто твои?
— Юлия, Ружана. Первый советчик и первый утешитель! Без него ни шагу.
— Ружана? — переспросил я, смутившись от шевельнувшегося во мне ревнивого и в то же время досадного чувства. У меня еще не сложилось окончательного мнения о пане превелебном, но то, что Ружана оказалась в числе ревностных его прихожан наряду с Юлией, мне было почему-то неприятно.
— Без него ни шагу, — повторил Чонка.
— Тебе это не нравится?
— Что тут может нравиться? Скажу честно — боюсь попов. Впрочем, от такой жизни, как в нашем доме, пойдешь и к попу, и к черту, и даже в корчму, что я и делаю. — Он рассмеялся, но смех у него звучал грустно. — Ну, да бог с ними, расскажи лучше о себе!
По дороге я поделился с Чонкой своими планами на будущее. Он выслушал меня довольно безразлично и только сказал, что записку надо переплести и лично вручить ее губернатору. Он даже обещал посодействовать моему свиданию с губернатором через знакомого секретаря.
— Вечером жду тебя, — произнес Чонка на прощание.
Вечером я снова был у него с зеленой папкой, в которую была вшита моя рукопись.