Когда обед кончался, Видор напоминал:
— Вам пора на улицу Ришелье[4], а музы подождут до завтра.
Четыре с лишним месяца пробыл молодой ученый в Париже, занимаясь музыкой и готовя докторскую работу. В середине марта 1899 года он вернулся в Страсбург с завершенной диссертацией. Работа, полная интересных наблюдений и самостоятельных мыслей, содержала 300 страниц. Когда ее прочел доктор Циглер, он сказал:
— Вы сделали настоящее открытие. Сдайте докторский экзамен, и на конец июля можно назначить защиту.
...Жарким июльским днем 1899 года Альберт Швейцер, облаченный в новехонький черный сюртук, с толстым томом докторской диссертации под мышкой направлялся в зал заседаний ученого совета Страсбургского университета.
В зале заседаний его ожидали профессора Виндельбанд и Циглер. За большим Г-образным столом подремывала солидная комиссия. Альберт, утомленный жарой и почти бессонной ночью (накануне он готовился к устному экзамену), говорил мало и без присущего ему воодушевления. Однако, несмотря на это, защита прошла успешно — и Теобальд Циглер рекомендовал оставить доктора Швейцера в качестве приват-доцента при философском факультете.
Но у Альберта Швейцера были свои планы: он мечтал, как и его отец, помогать бедным к страждущим и считал, что для осуществления этой цели ему следует работать проповедником. Так молодой, талантливый ученый, первая книга которого — «Философия религии Канта» — привлекла внимание его ученых коллег, становится викарием кирхи святого Николая в Страсбурге.
С фрейлен Еленой Бреслау Альберт Швейцер впервые встретился в пустынной протестантской кирхе, расположенной на одной из тихих улиц Страсбурга. Альберт получил разрешение играть здесь на органе, а молодая учительница Елена Бреслау, которая ничего не знала об этом, привела сюда детей учиться пению. Каково же было ее удивление и даже возмущение, когда она увидела, что над органной клавиатурой склонился темноволосый коренастый самозванец. Она хотела было попросить незнакомца уступить место детям, но в это время под сводами кирхи пронеслись чудесные серебряные звуки и через мгновение в полную мощь полились вариации на баховские темы. Елену поразило мастерство исполнителя. Она хотела тотчас же узнать его имя, но ее желанию суждено было сбыться только через несколько месяцев.
Это произошло в доме университетского профессора Кнаппа, который по субботам устраивал «день открытых дверей» для друзей своей дочери Элли. В тот памятный вечер Элли представила собравшимся доктора Швейцера и сообщила, что темой сегодняшней дискуссии будут его проповеди. Обсуждение проповедей молодого викария проходило необыкновенно бурно. Молчала только синеглазая, тоненькая девушка с пышной копной светлых волос. Альберт несколько раз обращал свой взгляд на молчаливую гостью, как бы ища у нее поддержки, и, наконец не выдержав, спросил:
— А как вы находите мои проповеди, фрейлен Бреслау?
— Стилистически ваши проповеди оставляют желать много лучшего, — неожиданно резко ответила златокудрая Лореляй. — По-немецки они звучат так, как будто бы вы дословно переводили их с французского.
— Неужели? — смутился Альберт. — Вы должны как-нибудь указать мне на это.
— Хорошо, господин викарий.
Так состоялось их знакомство и началась необыкновенная история любви и дружеской взаимопомощи Елены Бреслау и Альберта Швейцера. Вспоминая позже этот вечер, Елена, смеясь, говорила:
— Музыка всегда была нашим лучшим общим другом, а грамматика — нашим постоянным общим врагом.
И она была права: первое любовное письмо Альберта к Елене начиналось так:
«Это четвертый вариант моего письма к Вам, и я надеюсь, что Вы останетесь довольны его стилем и грамматикой».
Многие часы провела Елена над рукописями своего друга, выправляя типичные эльзасские обороты. И хотя Альберт не был самолюбивым автором, он иногда со стесненным сердцем выслушивал ее резкую критику. Порой обсуждение новых статей Альберта оканчивалось ссорой: «Коса находила на камень», — шутила Елена.
Музыка Баха... В ней слышатся грозные раскаты бури и ласковые напевы рассвета. Она рождает в нас раздумья и навевает тихие сны. Вся Вселенная — от мельчайшей песчинки до гигантских раскаленных звезд — отразилась в космических мелодиях композитора.
Тихо, словно издалека, начинает звучать орган, и вот он уже рокочет... Не сдержать его могучего баса... Альберт Швейцер снимает руки с клавиатуры и записывает только что пришедшие в голову мысли о творчестве гениального создателя фуг и прелюдов, вот уже несколько столетий волнующих сердца людей.