— Я очень рад, что все обошлось благополучно.
— И мы тоже, Оганга! Ты спас его, Оганга. Спасибо тебе!
— Мне больше не больно! — ликующе кричит оперированный. — Мне больше не больно!
Доктop прощается с больными и, пожелав им спокойной ночи, уходит. Он идет по больничному саду, а вслед ему несется:
— Мне больше не больно!..
Эти слова звучат как заклинание. Доктop возвращается и говорит широко улыбающемуся больному:
— А теперь cпи! Тебе нужен сон.
Только после того, как был построен новый госпиталь, Швейцер мог отваживаться делать подобные операции регулярно. Госпиталь строился почти целый год. Сначала были готовы так называемые «медицинские бараки» — два больших помещения, в одном из которых открылась консультационная комната, а в другом — операционный зал. К этим обширным помещениям примыкали две маленьких комнаты, в которых были оборудованы аптека и стерилизаторская. Наконец, в двух средних по размеру комнатах разместились приемная и спальня для тяжелобольных.
Был у доктора в запасе еще один маленький сюрприз, но о нем население поселка узнало только вечером того памятного дня, когда пациенты впервые переступили порог нового госпиталя. Окончив прием и поужинав, супруги Швейцер оделись по-праздничному и вышли прогуляться. Вскоре они оказались у порога хижины, в которой обитал Джозеф.
На приглашение пройтись и побеседовать Джозеф ответил гримасой, явно выражающей недовольство: он устроил смотр своим галстукам и не хотел, чтобы его отрывали от приятного времяпровождения. Но Оганга настаивал. Скрепя сердце, пришлось подчиниться.
Втроем они пошли к зданию госпиталя, и здесь Елена вручила Джозефу ключи... от его нового дома.
— Этот дом... для меня? — растерялся Джозеф.
— Он тебе не нравится? — улыбнулся Альберт.
— Нет, нравится! Нравится! Но неужели весь дом для меня?
— Для тебя...
Джозеф обогнул дом, заглянул в окно и только потом решился войти. Домик был небольшой, но удобный. И самое главное — совсем рядом с госпиталем! Джозеф был в восторге. Окружавшие его односельчане тоже. С переездом не стали медлить, тем более, что скарб холостяка Джозефа был невелик. Каждый предлагал свою помощь, и Джозеф благосклонно принимал ее. Однако нести галстуки он не доверил никому, даже своему ближайшему приятелю Мадембе. Вешалку с разноцветными кусочками материи, очень похожими в массе своей на павлиний хвост, он гордо нес сам.
Африка учила. Учила ежедневно и, пожалуй, даже ежечасно. Как впоследствии узнали супруги Швейцер, правосудие у африканцев было подчас очень жестоким. Средневековое правило «око за око, зуб за зуб» здесь еще считалось непреложным. Тот, кто становился виновным перед своими соплеменниками или даже перед своей семьей, должен был жестоко поплатиться за это.
Совершая очередной обход, Альберт невольно стал свидетелем поразившей его сцены у постели умирающего
Этого африканца он оперировал вчера. К сожалению, операция была сделана слишком поздно. Когда пострадавшего от зубов крокодила рыболова доставили в Ламбарене, доктора не оказалось в госпитале: он уезжал в другой поселок к тяжелобольному.
И вот сейчас больной умирал. После ампутации ноги он жестоко страдал от боли. Фрау Елена постоянно вводила ему обезболивающее.
Альберт вошел в палату, когда началась агония и руки бедняги напряглись в последнем усилии отстранить от себя смерть. Двoe его соплеменников, которые до этого стояли как будто бы безразличные, вдруг затопали, сначала тихо, а затем все громче и громче.
Доктор потребовал соблюдать в палате тишину, но Джозеф отвел его в сторону и сказал:
— Братья умершего правы, когда они топают и ругаются. Один человек, его зовут НʼКендью, виноват в несчастном случае. Это по предложению НʼКендью умерший поехал ловить рыбу туда, где водятся крокодилы. Он должен отвечать за эту смерть.
— И чего же хотят братья? — спросил Альберт.
— НʼКендью должен вернуться в деревню для суда. Но он приехал сюда и не хочет возвращаться.
— Почему?
— Понятно — почему.
— Почему же?
— Потому что приговором ему будет смерть.
— Этого нельзя делать, — возмутился Швейцер. — Я скажу братьям, что взял НʼКендью на службу. Здесь они не посмеют его тронуть.
— Оганга, я не могу тебя учить, — покачал головой Джозеф, — но тебе не следует вмешиваться в наши обычаи.