— Спасибо, друг! — сказал доктор. Он потрепал загривок пса и, вернувшись на кухню, дал ему кусок сахара. Карамба остался доволен: он все-таки получил свое.
С последней почтой пришло, наконец, долгожданное письмо от Ромена Роллана. Далекий друг рассказывал о своей борьбе против войны, просил Альберта написать о жизни в джунглях Африки.
Елена и Альберт несколько раз перечитывали эту драгоценную весточку из Европы. Они по газетам и журналам следили за выступлениями Роллана и полностью разделяли его антивоенные взгляды. Когда в швейцарском журнале «Журналь де Женев» была опубликована статья Ромена Роллана «Над схваткой», Швейцер решительно поддержал старого друга.
В этот вечер, отвечая Роллану, он писал:
«Дорогой друг, Вы знаете, может быть, что я интернирован. После того, как в течение трех с половиной месяцев меня cтpoгo стерегли солдаты-африканцы, мое положение несколько смягчили: мне возвращена некоторая свобода передвижения и возможность заняться врачебной деятельностью.
Состояние здоровья довольно хорошее, и еды достаточно. Только теперь почувствовал я отчетливо, что два с половиной года прожито на экваторе. И моя жена чувствует это тоже.
Это письмо пишется и для того, чтобы сказать Вам, что я постоянно читаю все, что Вы пишете. Газеты настигают меня и в одиночестве джунглей, и Ваши мысли являются единственным утешением в наше печальное время.
После всего того что Вы обо мне знаете, Вы поймете, конечно, что мы по-прежнему близки духовно. И мне хочется сказать Вам, насколько я восхищаюсь Вашим мужеством, с которым Вы противостоите тому вульгарному, чем наполнены сегодня фанатические помыслы масс.
Можете не отвечать на этот привет из джунглей. Вы ведь очень заняты!
Если же будете писать, не забудьте о том, что другие люди (цензура. — Прим. автора) прочтут Ваше письмо прежде, чем оно дойдет до меня.
До свидания! Но когда?
Сердечно Ваш Альберт Швейцер».
Роллан ответил тотчас же. Он благодарил Швейцера за поддержку и сообщал ему, что их взгляды разделяют лучшие люди Европы. С горечью писал он о тех интеллигентах-ренегатах, которые попались на удочку империалистической пропаганды и теперь с пеной у рта поддерживали шовинистический угар.
«И они смели писать когда-то о всемирном братстве людей?!» — язвительно восклицал Роллан.
Швейцер остро переживал огорчение друга и единомышленника. Второе письмо, написанное им Роллану осенью 1915 года, закрепляет духовный союз двух друзей мира.
«Дорогой друг, — писал Швейцер, — я получил Ваше письмо. Я знаю, что Вы потеряли многих друзей, в которых верили. Но остались друзья, которые всегда с Вами... Мы будем неустанно работать, чтобы создать новый образ мыслей. ...Спасибо за известие о музыкантах. Каждое Ваше слово в моем одиночестве, как чудесная органная музыка.
Ваш Альберт Швейцер».
Переписка крепла и ширилась. И несмотря на то, что именно в это время большая часть французского общества клеймила Роллана как предателя, вокруг него складывалась интернациональная группа прогрессивно мыслящих деятелей. Связь друг с другом члены группы поддерживали путем переписки.
В группу входили австрийский писатель Стефан Цвейг, замечательный французский скульптор Огюст Роден, английский ученый Бертран Рассел, драматург Бернард Шоу, физик Альберт Эйнштейн. Вошел в нее и Альберт Швейцер.
Позднее, в 1931 году, в статье «Прощание с прошлым» Ромен Роллан с благодарностью вспоминал, что в трудное для него время «...из глубины Африки, из госпиталя в Ламбарене, братски протянул мне руку Альберт Швейцер. Великий эльзасец находился там под надзором (о, ирония!) негров из французской колониальной армии. „Бейтесь же, — писал мне Швейцер, — сердцем я с Вами...“»
Сближение с группой Ромена Роллана побудило Швейцера с еще большей страстью отдаться работе над книгой о сущности современной культуры.
Что такое культура? В какой связи она находится с нравственностью? Почему народы, обладающие высокой культурой, ведут безнравственную братоубийственную войну?
Эти и многие другие вопросы постоянно волновали Швейцера. Швейцер пытался найти ответы на них в истории культуры, но тщетно. Перечитав поутру написанное накануне ночью, доктор рвал рукопись и бросал клочки ее в очаг.
Постоянное внутреннее возбуждение дурно отразилось на его самочувствии и трудоспособности. Он понимал, что количество осмысленного материала должно было вот-вот перейти в новое качество. Нужен был только толчок. Таким толчком явилась длительная поездка по реке Огове, которую Швейцер предпринял в сентябре 1915 года.