К курятнику вместе с доктором примчались Джозеф, Акага и ГʼМба. Они принесли с собой большую сеть. Отыскав отверстие в крыше, через которое удав проник в курятник, они раскинули возле него сеть, подожгли пучки сухой травы и бросили их внутрь курятника. Спустя непродолжительное время удав угодил в заготовленную сеть. С ближайшим пароходом неожиданного пленника отправили в Европу.
Когда коллеги рассказали доктору Тренсцу об этом случае, по его спине пробежал колючий холодок. Он сказал:
— Да, скальпель здесь не помог бы!
В госпитале действовало неписаное правило: уметь делать все и не задирать при этом носа. Сам Швейцер неукоснительно придерживался этого правила: он оперировал больных, готовил лекарства, работал топором и мотыгой, был отличным гребцом, а вечерами брался за перо.
Как-то однажды доктор нес на плече тяжелый столб. Навстречу ему шел фельдшер-африканец.
— Помоги мне донести, — попросил Швейцер.
— Эта работа не для меня, Оганга, — ответил фельдшер. — Я интеллигент.
Швейцер переложил бревно на другое плечо и сказал с иронией, которую его собеседник не заметил:
— Я бы тоже хотел быть интеллигентом. Однако мне это никак не удается...
К началу 1927 года строительство «деревни милосердия», в основном, было завершено. На 21 января Швейцер назначил переезд. Оперированных и тяжелобольных переносили в новый госпиталь на носилках их родственники. Пакеты и мешки с госпитальным имуществом погрузили в каноэ и моторную лодку. Гребцы оттолкнулись от земли «Трех холмов» и поплыли. Они гребли и пели о дворце, который их ожидал. Чего только не сочиняли эти веселые белозубые люди!
Белого Огангу в своих песнях они называли последователем африканского короля НʼКомбе, который правил в Адолинанонго. Как припев гребцы без конца повторяли одни и те же слова:
— Оганга — Адолинанонго... Оганга — Адолинанонго...
Звучало это очень красиво.
Наконец каноэ пристали к новому госпиталю. Началась выгрузка. Но на полдороге мешки были брошены — и носильщики наперегонки устремились к новым зданиям. С громкими «ах» и «ох» осматривали они просторные и светлые больничные залы, которые имели даже деревянные полы. (В старых бараках полом служила утрамбованная земля.)
— Хорошие, ой! Какие хорошие хижины! — говорили они доктору, полные восторга и гордости от того, что в создание нового госпиталя вложена частица и их труда.
Когда Альберт Швейцер совершал первый врачебный обход по новому госпиталю, пациенты также поздравляли его, хвалили свои палаты, сравнивая их с королевскими покоями. Доктор радовался, видя их радость, но в глубине души он понимал, что сделано только начало, что впереди еще очень много тяжелой, но неотложной работы. Надо, например, завершить строительство дома для врачей. Срочно надо найти грунтовые воды и выкопать колодец. Чтобы стены стояли дольше, надо их красить, красить, красить...
— Ах, я, старый маляр! — чуть было не произнес доктор вслух. — Забыл о главном! Надо сегодня же составить список заказов, который я должен отправить с ближайшим пароходом. А затем...
Затем, затем, затем! И так без конца.
На какое-то мгновенье доктор словно бы выключился из общего шума и оживления. Он шел и вспоминал, что же ему следует заказать в первую очередь.
К действительности его вернули громкие крики. И в соседнем зале больные кричали то же самое:
— Хорошие хижины! Хорошие хижины!
А он шел, улыбаясь, и пожимал протянутые к нему руки.
Наконец обход был закончен. Выйдя из последнего зала, Швейцер сказал Акаге:
— Через неделю-две мы должны возвести забор, а то мы не сможем перевезти коз. А на старом месте оставлять их без присмотра, пожалуй, небезопасно.
Он попрощался и направился к незаконченному еще докторскому дому, чтобы занести в дневник впечатления дня. Шагал к дому и мечтал. Госпиталь теперь будет расти... А он... он сможет, наконец, найти свободное время для занятий музыкой... Станет играть на рояле... Если бы только не так сильно уставать!
— Оганга! Оганга!
Швейцер остановился. Его догонял Акага.
— Только что в третьей палате родился ребенок! Мальчик... Крепкий парнишка... Мне сказал доктор Лаутербург...
Швейцер обнял юношу. Глаза его подозрительно увлажнились и заблестели. Но он сказал спокойно:
— Хорошее начало для госпиталя. Не правда ли, Акага?