— Что же, — бесцеремонно прервал Луи Швейцера директор, — переведите его обратно в деревенскую школу. Мне кажется, мальчик действительно не подходит для гимназии. Как я могу при подобных обстоятельствах сохранить место за вашим сыном?
Положение казалось безвыходным. Как впоследствии вспоминал сам Альберт Швейцер, семья его жила бедно. Чтобы дать сыну возможность перейти из реального училища в гимназию, отец нанял для Альберта педагога, который занимался с ним латынью и готовил его для перехода в пятый класс гимназии. Если бы не помощь дяди, «отец мой едва ли смог бы определить меня в гимназию при его скромном заработке и при том, что он должен был содержать большую семью».
Очевидно, именно эти соображения пришли в голову Луи Швейцера, когда он, оставив попытки добиться у директора понимания, смиренно попросил:
— Потерпите с мальчиком еще немного...
— Хорошо, — милостиво согласился директор, — но вы должны наказать сына. И основательно.
Луи Швейцер не последовал, однако, совету директора. Он решил забрать сына на несколько дней домой, но в последний момент передумал: побоялся потерять место в гимназии, да и денег, взятых с собой, оставалось в обрез.
Первое полугодие Альберт был одним из самых плохих учеников в классе. Сказывалась недостаточная подготовленность по-латыни, а кроме того — и это было, пожалуй, главным — мальчик никак не мог привыкнуть к затхлому казарменному духу, которым была пропитана мюльхаузенская гимназия. Воспитанникам прививали чинопочитание и безрассудное повиновение — те качества, которые Альберт всегда отвергал. Умение думать самостоятельно заменялось зубрежкой.
Положение Альберта в гимназии изменилось к лучшему с приходом нового классного руководителя — доктора Веймана. Умный и по-настоящему требовательный педагог в короткое время снискал любовь и уважение питомцев. Он протестовал против того, чтобы учителя превращались в унтер-офицеров, и, наоборот, отстаивал метод индивидуального подхода к каждому из воспитанников.
Особое внимание нового учителя привлек большеглазый спокойный ученик со странно-замкнутым выражением лица. Плохие оценки в табеле Альберта Швейцера казались доктору Вейману случайными. Он несколько раз беседовал с мальчиком и убедился в том, что Альберт может учиться гораздо лучше.
— Ты слабо знаешь латынь, — говорил воспитатель, — пробовал ты наверстать отставание? Нет? В этом-то как раз и заключается твоя беда. Языком надо заниматься ежедневно — тогда будут видны результаты.
Слова учителя нашли неожиданно быстрый отклик. Альберт с того самого дня стал оставаться после уроков в гимназии и заниматься латынью. Подолгу просиживал он над учебником и дома. Когда Альберт ставил в тетради последнюю точку, тетка Софи спрашивала его:
— А проиграл ли ты сегодня свои упражнения? Иди к роялю, играй.
Времени не хватало, и, следуя примеру любимого педагога, Альберт научился расписывать свой день по минутам.
Прошло три месяца, и вот однажды, когда в классном журнале против фамилии Швейцера появились уже хорошие оценки, доктор Вейман спросил Альберта:
— Ну, как, трудно?
— Трудно! — чистосердечно признался ученик. — Мне все кажется, что мои успехи какие-то ненастоящие.
— А вот это плохо, — строго заметил учитель. — Надо верить в себя, в свои силы. Обязательно надо, понимаешь?
Альберт ничего не ответил тогда, но позднее, став уже всемирно известным ученым, писал: «...доктор Вейман научил меня правильно работать и придал мне уверенности в себе. Прежде всего он воздействовал на меня тем, что я с первых дней его преподавания понял, как тщательно готовится он к каждому уроку. Он стал для меня примером прилежания».
В Мюльхаузене Альберт поселился в темной нежилой комнате у бездетного дяди Людвига, который после поступления племянника в гимназию дал ему приют и пообещал содержать его. Дядя — школьный инспектор — более всего любил точный распорядок, установленный в его доме, и заставил Альберта неуклонно соблюдать его. Едва Альберт кончал обедать, как тотчас же должен был садиться за рояль. Затем он снова шел в гимназию готовить домашние задания, а, вернувшись домой, упражнялся в музыке до позднего вечера.
Где-то далеко-далеко остались прогулки в лес, смелые налеты на виноградники, вылазки в горы. Здесь, в промышленном, прокопченном городе, мальчик едва замечал смену времен года. Весенняя голубизна, яркая летняя зелень, осенний багрец и зимняя белизна — все это словно расплылось и стало серым. Оставались только воспоминания и надежда когда-нибудь вновь увидеть родные места.