В феврале Швейцер отплыл в Европу. Лекции были назначены на октябрь, а до осени можно было навестить жену и дочь, поработать над корректурой новой книги «Мировоззрение индийских мыслителей».
Елена встречала мужа в Бордо. Она была весела и выглядела значительно моложе своих лет. По дороге от пристани на вокзал она рассказывала Альберту о дочери.
— Ты ее не узнаешь. Наша Рена становится девушкой. Совсем уже взрослая. Она так тебя ждет!..
Доктор искоса посматривал на жену и улыбался.
«Через год мне будет шестьдесят, — думал он. — Елена не намного отстает от меня, а как она энергична, как жизнерадостна!»
Вслух он сказал:
— Ты отлично выглядишь!
Елена улыбнулась:
— Это потому, что ты теперь так часто приезжаешь в Европу.
Они остановились посреди малолюдного переулка и, словно молодые влюбленные, крепко поцеловались.
— Ой, Альберт, — отстраняясь от мужа, произнесла Елена, — мы, кажется, забыли, что нам не по восемнадцать...
Вечером Елена и Альберт поездом уехали в Гюнсбах.
Их дом, который Швейцер узнал издалека, сейчас, в феврале, казался не столь уютным, как летом. Коричневые и темно-серые ветви вьющихся растений, лишенные зелени, напомнили вдруг доктору африканских змей, также обвивающих деревья... Но дома было хорошо: тепло и уютно. Елена проводила мужа в комнату, где она собрала все книги, написанные им, и многие из тех, что были написаны о нем.
Швейцер покачал головой:
— Никогда бы не подумал, что их уже так много...
Через несколько дней приехала из пансионата Рена. Она вбежала в кабинет отца и, забыв об утонченных манерах, строгого соблюдения которых требовали в пансионе, повисла у него на шее, тоненькая, с раскрасневшийся лицом и большими, как у матери, глазами. Доктор обнимал дочь и без конца повторял:
— Как хорошо, что ты приехала, Рена...
Рената озорно взбрыкнула ногами, высвободилась и, хитро прищурившись, сказала:
— Хорошо, что и ты приехал, папа!
И оба они рассмеялись...
Весна, проведенная на родине, благотворно повлияла на самочувствие Швейцера. Никогда ему не работалось так споро, как сейчас. Отрываясь от работы, чтобы передохнуть, он мечтал: хорошо бы каждую весну хотя бы на месяц приезжать в Счастливую долину!
На его рабочем столе росла стопка прочитанных корректурных листов новой книги о философах далекой Индии. Швейцера давно интересовали истоки и судьбы древнейших цивилизаций. Он часто задавал себе вопрос: едины ли пути развития человеческой культуры? Как влияют друг на друга Восток и Запад? Об этом он и размышлял в книге «Мировоззрение индийских мыслителей». В создании книги очень помогли ему работы Ромена Роллана об индийской философии. И сейчас, сочиняя предисловие, Швейцер с благодарностью отмечал это обстоятельство.
Рабочую тишину кабинета нарушали шумные наезды дочери из пансиона и довольно-таки частые визиты издателей. А однажды в дом доктора явилась миссис Рассел. Еще в Ламбарене Швейцер предложил ей быть переводчицей его лекций, которые он должен был читать в Англии. Миссис Рассел отлично знала немецкий и впоследствии перевела на свой родной — английский — язык две книги Швейцера — «Африканские рассказы» и «Мировоззрение индийских мыслителей».
Когда доктор увидел ее на пороге своего кабинета, он вместо приветствия сказал с сожалением:
— Ваш приезд означает, что весне конец и что нам пора собираться в дорогу...
— Это действительно так, — улыбаясь ответила миссис Рассел. — И я смею заметить, что вас, док, ждут не только в Лондоне, но и в Ламбарене.
С приездом миссис Рассел распорядок дня Швейцера изменился. С утра он обычно занимался подготовкой лекций, а после обеда обсуждал с миссис Рассел написанное и давал ей указания, что в первую очередь необходимо закупить для госпиталя в Ламбарене.
В заботах незаметно пролетело лето. Настала пора отъезда. Доктор не прощался с женой и дочерью, так как намерен был после завершения своего турне по Англии вернуться домой и встретить с семьей новый, 1935 год.
Гордый Альбион встретил Швейцера неприветливо. Без зонтика доктор не рисковал отправиться даже на самую кратковременную прогулку. Когда кончался дождь, над Лондоном повисал тугой, насыщенный парами бензина туман, наглотавшись которого, прохожие мучительно кашляли.
Именно таким туманным вечером доктор встретился со Стефаном Цвейгом. Увидев Цвейга, Швейцер был поражен: его друг казался больным. Он сильно сутулился. На похудевшем лице лихорадочно блестели ввалившиеся глаза.