Молодые врачи, впервые попав в дом доктора, почтительно оглядывали его скромное убранство, с волнением слушали рассказы старших товарищей. Трудно было поверить, что здесь, в глубине джунглей, в этой скромной комнате, создавалось учение об уважении к жизни, что за этим грубо сколоченным столом были написаны обошедшие мир строки о безграничной ответственности перед жизнью, которые словно явились ответом на кошмары Бухенвальда и Хиросимы!
Но состояние почтительного удивления тотчас же рассеивалось, как только доктор Швейцер просто и сердечно обращался к своим молодым коллегам. Он беседовал с вновь прибывшими доверительно и серьезно, перемежая деловой разговор шутками. И новичок раскрывался, как цветок перед утренними лучами солнца, и совсем забывал о смущении.
Только весной 1951 года доктор смог выехать в Европу. Он рвался помочь снова слегшей фрау Елене. Ему не терпелось увидеть внучек и внука. Наконец, строительство лепрозория, усиленная врачебная деятельность и работа по ночам — все это отразилось на его здоровье. Швейцер чувствовал, что очень устал и что следует переменить обстановку.
Фрау Елена облегченно вздохнула, когда увидела мужа — загорелого, бодрого, как всегда. Доктор взял ее легкую сухую руку в свои большие ладони, и оба они молча смотрели друг на друга и невольно улыбались, будучи не в силах скрыть глубокого душевного волнения.
Швейцер сам обследовал жену, а затем пригласил именитых коллег. Консилиум к общему мнению не пришел: одни врачи считали, что заболевание фрау Елены вызвано длительным пребыванием в условиях тропического климата и серьезной опасности не представляет; другие, наоборот, склонны были видеть положение в более мрачном свете и советовали Швейцеру поместить жену на некоторое время в лечебницу для наблюдения за ходом ее болезни.
Последнюю точку в этом затянувшемся споре поставила фрау Елена. Пока врачи совещались в соседней комнате, она поднялась с постели и, выйдя к ним, объявила:
— Я здорова. Как только приехал Альберт, я почувствовала себя здоровой.
Действительно, приезд мужа, казалось, влил новые силы в согбенное тело фрау Елены. Она хлопотала по дому, читала рукописи Альберта, занималась с внуками.
Вместе с Альбертом она посетила президента Федеративной Республики Германии Теодора Хейса, супруга которого была давней ее подругой. Президент вручил Швейцеру памятную золотую медаль лауреата премии мира немецкой книжной торговли.
16 сентября 1951 года Швейцер выступил с речью во Франкфурте-на-Майне. Выступление известного борца за мир получило широкий отклик. В ответ на приглашение различных обществ доброй воли доктор совершает турне по Англии, Голландии и Скандинавии. И везде он страстно и убежденно проповедует будущее без войн, без насилия, без распрей между народами.
Из Африки приходят письма, призывающие доктора вернуться в Ламбарене. Швейцер начинает готовиться к отъезду, но, наконец, ему предоставляется возможность увидеться с Пабло Казальсом. В декабре в Цюрихе должен состояться концерт, посвященный семидесятипятилетию со дня рождения Казальса. Виновник торжества сам прислал доктору приглашение. И Швейцер едет в Цюрих.
В большом, торжественном светлом зале, предназначенном для концерта, глазам Швейцера открывается грандиозная картина. Сто двадцать виолончелистов застыли у пюпитров, как королевская гвардия на параде. Меж их рядами навстречу Швейцеру спешит живой, темноглазый, но уже совсем седой маэстро Казальс...
— Какая встреча! Боже мой!
Друзья обнимаются. Доктop поздравляет знаменитого музыканта с юбилеем, вручает ему подарок и спрашивает:
— Как там, в нашей Каталонии?
Взгляд Казальса становится печальным, но тут же обретает прежнюю ясность.
— Вы, наверное, забыли, что я поклялся не ступать на испанскую землю, пока там царит Франко? — вопросом на вопрос отвечает он и продолжает: — Кстати, фестивали в Праде, о которых я вам сообщал, имеют двойной характер — творчества и протеста. Я не случайно выбрал Прад: это под боком у Франко, но недосягаемо для него, к счастью.
Звонок, означающий начало концерта, прервал разговор. Казальс отправился на сцену, а Швейцера проводили на одно из мест для почетных посетителей.
Концерт был великолепен. Кроме классических произведений, исполнялись и некоторые произведения юбиляра, в том числе широко известная оратория «Эль Песседре».
Швейцер был в восхищении. В перерыве он подошел к автору и сказал:
— Это высокая музыка! Все-таки лучше творить, чем протестовать!
— А почему не совместить одно с другим? — возразил Казальс. — Как, например, я совмещаю протест и творчество на фестивалях в Праде... Мало того, протест иногда, пожалуй, может быть труднейшим и ответственнейшим видом творчества. Вам ли, Альберт, не знать этого!