Когда-то в конце 20-х годов Швейцер написал и напечатал в журнале «Современное обозрение» статью: «Отношение белой расы к цветным расам». В этой статье доктор требовал для африканцев основных политических свобод, права на обладание землей предков. Прошло более двадцати лет с тех пор, но существенных изменений в жизни африканцев так и не наступило...
Между тем, пока доктор любовался окрестностями Ламбарене, большая черная туча закрыла солнце. Все вокруг внезапно потемнело. Приближалась сокрушительная тропическая гроза. Надо было немедля покинуть холм.
Доктор надел свою широкополую шляпу и, придерживая ее, потому что вдруг поднялся ветер, начал спускаться к поселку.
ГʼМба принес неприятное известие. Колониальные власти неподалеку от Ламбарене начали строить больницу. Злые языки поговаривали, что новая больница явится конкурентом госпиталя доктора Швейцера.
Отзвуки этих слухов достигали и Ламбарене. Они вызывали беспокойство среди врачей и медсестер. Но сам Швейцер не обращал на них никакого внимания. Перед ним стояла новая задача — на средства, которые доставила ему Нобелевская премия, построить современный большой лепрозорий. Прислушиваться к тому, о чем там болтают господа лесопромышленники, доктору было некогда.
В разгар подготовки к строительству лепрозория на доктора свалилась неожиданная и тяжелая беда. 18 апреля 1955 года радио принесло весть о кончине Альберта Эйнштейна. Он умер в американской больнице в ночь с 17 на 18 апреля. В 1 час 25 минут ночи перестало биться сердце величайшего ученого нашего времени.
Швейцер был потрясен смертью друга. Он не решался раскрыть газеты и прочесть подробности о погребении тела покойного. Ему все казалось, что свершилась грандиозная ошибка. В его памяти Эйнштейн оставался живым. Доктор слышал голос друга:
— Когда я отдыхаю и размышляю о Канте или слушаю Баха, я всегда вспоминаю о вас...
Но время брало свое: доктор узнал, что прах Эйнштейна был сожжен и развеян по ветру. Он прочел в газетах соболезнования друзей и соратников покойного и, в частности, полные горя слова Бертрана Рассела. Тогда же доктор решил: «Мы, его друзья, не должны допустить, чтобы над землей выросли однажды грибовидные шапки атомных взрывов. Мой долг — еще интенсивнее, отдавая все силы, бороться за запрещение испытаний атомного оружия».
В одном из писем к государственному деятелю ГДР Геральду Геттингу, Швейцер просил передать автору этой книги: «Когда Эйнштейн умирал, он знал, что я так же, как и он, буду бороться против атомного оружия».
Позднее, в августе 1963 года, после заключения Московского договора о запрещении испытаний ядерного оружия на земле, на воде и в воздухе, Швейцер писал, обращаясь к главам правительств, подписавших его: «Когда я узнал о заключении Московского договора, я тотчас же вспомнил моего друга Альберта Эйнштейна, вместе с которым я боролся против атомного оружия. Он умер в Принстоне, на чужбине, в безотрадной безнадежности. Но сегодня, основываясь на Вашем благоразумии и Вашем мужестве, я могу констатировать, что человечество сделало первый шаг по пути к миру...»
Весть о кончине Эйнштейна словно перевернула Швейцера. Его охватило какое-то странное беспокойство. Он не мог усидеть в Ламбарене и в мае 1955 года отплыл в Европу. Только убедившись, что фрау Елена относительно бодра, что дочь, зять и внуки живы и здоровы, доктор возвращается обратно.
Но грустные мысли не покидают его. Как замечают коллеги, доктор в последнее время все чаще говорит о смерти. Ожидает ее он без всякого страха. Конечно, он был бы благодарен судьбе, если бы она отпустила ему еще немного времени для завершения работы над «Культурой и этикой». Но надо все же спешить! И доктор работает над книгой в ночные часы, освободившись на короткое время от дневных забот.
Как-то ночью, отвлекшись от серьезной работы, доктор пишет шутливое завещание:
«Выбейте на моем надгробии от имени моих друзей-африканцев такие слова:
Я думаю, они не будут возражать против подобной эпитафии».