«Литературная газета» 14 января 1965 года в заметке под заголовком «Альберту Швейцеру 90 лет» сообщила: «Он по-прежнему полон энергии, строит планы на будущее. Старый ученый, лауреат Нобелевской премии мира, обеспокоен нарастающей угрозой атомной войны, ремилитаризацией Западной Германии. Его выступления против испытаний атомных бомб, его призывы к разоружению и миру навлекли на него ненависть реакционных кругов.
Всю свою жизнь Альберт Швейцер посвятил борьбе с болезнями, голодом и нищетой. Пожелаем ему долгих лет жизни и дальнейших успехов в его благородной деятельности».
В Ламбарене на празднество в честь девяностолетия со дня рождения Альберта Швейцера съехались гости со всех концов света. Среди них был и мэр родного города Швейцера — Кайзерсберга. При всей своей нелюбви к пышным речам доктор вынужден был выслушать столько их, что от нескончаемого потока словес голова у него пошла кругом.
— Здесь так много говорилось о значительности моей личности и моей скромной деятельности, — в шутку заметил как-то доктор, — что я уже не рискую обращаться к самому себе на ты.
Когда торжества были завершены, жизнь в госпитале быстро вошла в обычное русло. Только к старым колоколам, сзывавшим пациентов на обед или указывавшим время отхода ко сну, прибавились новые, подаренные немецкими рабочими-литейщиками. На самом большом из них, который весил 250 килограммов, была дарственная надпись от коллектива завода в Моргенрёте, в ГДР.
Вступив в десятое десятилетие своей жизни, Альберт Швейцер ни в чем не нарушил издавна установленного в госпитале распорядка дня. Он продолжал ежедневные обходы палат. Сам принимал многочисленных корреспондентов. Преодолевая старческую судорогу, сводившую руку, как всегда, лично отвечал на письма. Он не хотел никаких послаблений, никаких скидок на свой возраст. На упоминания о секретаре с пишущей машинкой, о диктофоне доктор всякий раз отвечал:
— Ничего не нужно! Меня лечит работа.
Весной 1965 года Швейцер затеял строительство нового больничного корпуса. Пропадая с утра до вечера на стройке, доктор сильно загорел. Матильде Коттман он говорил:
— Я никогда еще не чувствовал себя таким бодрым. Может быть, меня вновь задумала посетить молодость?
Именно на строительных лесах застал доктора приехавший в третий раз в Ламбарене писатель из ГДР Пауль Фрейер.
— Полезайте сюда! — кричит гостю Швейцер. — Здесь, на ветерке, славно!
А Фрейер, пятидесятилетний, несколько грузноватый мужчина, качает уже полысевшей головой: сколько энергии у этого человека, который почти вдвое старше его!
Швейцер спускается с лесов и ведет гостя в свой дом. По дороге Фрейер замечает, что доктору все-таки тяжело идти, что нет-нет да и даст знать себя одышка.
И вот оба они сидят за рабочим столом доктора в его просто обставленной комнате.
— Как идут дела в ГДР? — спрашивает Швейцер.
— По прямой, — улыбается гость. — Конечно, преодолеваем трудности, как и водится в таких случаях.
—А рулевые глядят в оба?
— Еще бы. И мы тоже.
Неожиданно доктор вздыхает:
— Эх, все-таки стар я стал... Если бы еще разок молодым побывать...
Гость не нарушает молчания. После длительной и тягостной паузы Швейцер спрашивает:
— Вы надолго к нам?
— Пока не надоем, — пытается шутить Фрейер. И уже серьезно уточняет: — Недели на четыре, должно быть...
На другой день после обеда, когда сотрудники госпиталя, оживленно переговариваясь, выходят из столовой, Швейцер отзывает гостя в сторону и говорит:
— Вчера забыл у вас спросить. Что скажете о Вьетнаме?
— Плохо там дело, — односложно отвечает Фрейер, не будучи подготовленным к неожиданному вопросу.
— Плохо? — переспрашивает доктор. — Да-а... Франция однажды там обожглась. И если де Голль это признает, это что-нибудь да значит. Но американцы еще этого не уразумели.
Доктор, хотя ему и тяжело, по обыкновению, идет все время немного впереди. Руки его заложены за спину. Он то и дело оборачивается к собеседнику.
— Книжку Макнайта, ругающего меня, видели?
— Нет! Но слышал о ней, Кстати, почему вы не ответите на нападки?
— Зачем? Зачем мои друзья защищают меня от подобных поклепов? Не нужно!
— Значит, нужно попросту все сносить?
— Не обращать внимания.
— Эти люди клевещут на вашу деятельность в Ламбарене, а в действительности имеют в виду ваши политические взгляды. Но выступить против них открыто не осмеливаются.
— Вот именно. Болваны и трусы — не партнеры для дискуссии, — заключает беседу Швейцер.