За жизнью и смертью следуют остальные, не менее важные проблемы, волнующие каждого уважающего себя философа.
Третьей кочкой философии является страдание. Собственно, только о страдании я и собирался сегодня написать, а все изложенное выше − лишь небольшое недоразумение, иными словами, вступление.
18. СТРАЖДУЩИЕ
− А я разве отрицал, что анархо-коммунизм − идеальная общественно-экономическая формация? − спросил Джек, смотря на Энтони тупо и иронично.
Энтони ответил непонимающей улыбкой:
− Мистер Морровс, мы с вами уже два часа спорим о коммунизме и капитализме, и только сейчас вы мне говорите, что анархо-коммунистическое общество идеально?
− А я не говорил, что оно неидеально − ни только что, ни в начале нашей беседы. Анархо-коммунистическое общество прекрасно. Но где оно, это общество? Покажите мне его, мистер Вудман, и будьте уверены, что если вам это удастся, то я буду ослеплён светом, который будут источать его райские солнца в райских садах вашей фантазии. Боюсь, люди будут слепнуть, побывав в этих садах: такова их обезьянья природа − они неспособны воспринять сгенерированную чьим-то мозгом модель идеального.
− Почему же неспособны? Я не описываю чего-то сверхидеального.
− Как раз именно такое вы и описываете, − заметил Джек.
− Ничего подобного. Мои идеалы вполне может понять любой здравомыслящий человек.
− Здравомыслящий человек… Вы таких обсчитаетесь.
− Под здравомыслящим человеком я подразумеваю среднестатистического гражданина Земли.
− А как же граждане других стран? Таких как Америка, Франция, Польша. Они могут не соглашаться с идеей интернационализма. Могут быть нацистами по природе своей.
− Ни один человек не может быть нацистом по природе своей.
− Как же? Примату свойственно делить всех на своих и чужих. Куда вы от этого денетесь?
− Деление на своих и чужих − удобный способ манипуляции. Человеку не свойственно делить других − таких же как он − людей на эти примитивные группы. Я считаю, что доказывать равенство всех рас в современном цивилизованном мире − постыдное занятие, поэтому не буду даже говорить о глупости этого.
− Германия в лихие времена тоже была очень цивилизованной страной. Что, однако, не помешало людям вести себя, как скоты, при первой же возможности.
− Я как раз про то и говорю, что мы живём в современном мире, который пережил Вторую мировую войну. Пусть любой сомневающийся просто откроет учебник истории и отыщет все моменты проявления насилия, которое оправдывалось решением национальных вопросов. Я думаю, что не может быть лучшего доказательства правомерности идеи интернационализма, чем совокупность всех этих фактов.
− И любой сомневающийся обратит внимание только на те факты, которые проиллюстрируют его бредовую концепцию. Думаете, в Третьем рейхе не было учебников истории? Конечно, были, но они были напичканы пропагандой. Пропаганда здесь − решающий фактор.
− Вы сами же опровергли свои слова. Пропаганда есть лишь форма государственной политики. Само же понятие анархо-коммунизма исключает возможность существования любой политики.
− Подождите, подождите, подождите, − спохватился Джек. − Это-то я понимаю. А как вы к этому придёте? Пока политика никуда не денется, люди будут зомбированы пропагандой. Пока люди будут зомбированы пропагандой, политика никуда не денется, а анархия будет восприниматься ими просто как бессмысленный хаос. Это замкнутый круг.
− Мы уже делаем шаги, чтобы выйти из этого круга.
− Какие?
− Революции почти по всему Востоку, к примеру.
− Я думаю, что построение коммунизма − явление временное. Как карточный домик. Тем более, коммунизм не исключает политики, а об анархо-коммунизме и речи пока быть не может.
− Любая общественно-экономическая формация заходит в тупик и претерпевает кризис. Коммунизм не является исключением. Даже анархо-коммунизм не является, но я даже представить себе боюсь, что будет после − настолько это далеко.
− А что если это потолок и дальше двигаться некуда? Эта мысль страшна, как сама смерть − вам не кажется?
− Не думаю… − покачал головой Энтони, − что в эволюции возможен тупик. Эволюция непрерывна и необратима.
− Мне бы тоже хотелось в это верить, однако суровая школа жизни научила меня не откладывать сомнения до поры до времени. Тревога − лучший советник, и этот советник что-то подсказывает мне, что − как ни крути − в конце концов всё заканчивается смертью. Нет таких свечей, которые не погасли бы, нет таких жизней, которые не забрала бы земля, и нет таких доказательств, которые развеяли бы мою тревогу относительно всеобъемлющего забвения.