Пожалуй, я немного отвлёкся. Я лишь хотел сказать, что все люди − как невинные девы избегают первого опыта − избегают смерти, но в своём неумении воспарять боль, только отрицают само существование смерти, что абсурдно, но, как и всё абсурдное, имеющее место среди людей.
Между прочим, это очень интересная мысль − насчёт младенца и ушка. А представьте себе, если реинкарнация существует? Вы только представьте: вот, младенец наблюдает, как какой-то плешивый старик хватается за воздух и кричит, что ничего не видит, как близкие кричат, что всё в порядке, и они с ним, как ребёнок появляется из чрева, как старик падает куда-то, как акушерка тащит ребёнка вниз, как старик обезумел и куда-то испарился − как тут не заплачешь, ведь ты увидел свою смерть, которая случилась где-то в мире ровно только что!
И всё-таки, мы ни на секунду не будем забывать, что младенец − тот ещё молчун, и к тому моменту, когда он научится говорить, он забудет об этом и вовсю научится ценить свою новую жизнь. Потом привыкнет, найдёт игрушку, несколько мгновений притупляющую экзистенциальный вопрос, потом − кризис тридцати лет, затем кризис среднего возраста и финальный, столь долгожданный кризис, вокруг которого строилась вся многолетняя жизнь. Вот так заканчиваются все эти истории, ну а младенец видит все эти последние воспоминания без пяти минут покойника…
Я знаю, что играю на чувствах, но без них вы ничего бы не поняли.
Нам остаётся только принять такую картину мира и двигаться дальше − у нас нет времени сентиментальничать.
Рассмотрим вопрос смерти с эволюционной точки зрения.
Итак, какое-нибудь животное, скажем, антилопа, бежит от хищника. Если перевести эту аллегорию на человеческий язык, то мы увидим жизнь, убегающую от смерти. Таков закон природы. Тут ничего не поделаешь: жизнь, особенно свежая, всегда будет бежать от тошнотворного запаха своей рваной плоти. Лев должен есть, чтобы не умереть, и он тоже бежит, что есть мочи, от смерти.
Антилопа, завидев смерть, убегает от неё; голодный лев, чьей жизни угрожает голод, бежит за ней. В этой пожизненной для кого-то гонке останется один − только он выживет. Скажем, антилопа. Она убежит от смерти, и что дальше? Она подойдёт к Нилу и примется возмещать затраченное ею во время смертельной гонки количество воды. И что же? Мелькнёт ли в её неумной голове хотя бы мысль о смерти? Нет. Антилопа неспособна к рефлексии. Не способна она и к самоанализу и самокопанию, и к прокручиванию в голове минувшего. Лев − позади, а вода Нила (являющая собой символ жизни, конечно) − прямо перед тобой. Что ты выберешь в качестве объекта внимания?
Антилопа упоена жизнью, она, в этом смысле, даже безмятежна. Да, жизнь её полна погонь на берегу Нила и питья воды из реки, но это разнообразие никоим образом не омрачает её: сегодня антилопа бежит, а завтра спокойно пьёт воду, думая только о воде, забывая о хищнике вплоть до следующей погони.
Такая равномерность распределения в жизни мест риска катастрофы и полного забытья свойственна только животному. Человек, как я уже удосужился упомянуть, думает о смерти непрерывно, вне зависимости от его вероисповедания, материального статуса и наличия умственных способностей. Весь экзистенциальный кризис, по жизни идущий бок о бок с человеком, базируется на переносе «главной смерти» в долгий ящик посредством воображения. Воображение позволяет человеку смутно представить себе, что такое смерть и сделать пять её копий − по одной на каждый кризис, в каждый из которых человек переживает усиленное волнение перед ней. Но нельзя забывать, что, начиная с середины (третьей смерти) малые смерти увеличиваются по рангу: первая основывается на самом невинном и сокровенном переживании своей смерти, вторая − на новизне, третья − перерыв, замороженное состояние мысли о смерти, готовящееся заявить о себе в четвёртую смерть, и пятая, готовящая к финальной, реальной смерти, характерная настолько сильным переживанием близкой кончины, что под самый-самый конец истощает человека вплоть до полного хладнокровия перед лицом дамы-смерти. Только когда клиент полностью готов, смерть приглашает его на белый танец.
Но вернёмся в мир зверей, не отягчённых бренными думами. Рано или поздно антилопа заболевает и становится недееспособной по меркам животных. Тогда либо она сама мирно почит от старости, либо будет съедена львом, однако факт налицо: смерть заберёт её. Животное, всю свою жизнь бежавшее от неё, принимает факт смерти с достоинством и, когда приходит время, проблем у антилопы не возникает: она, слившись в едином порыве со смертью, просто уходит в новую жизнь.