Собственно, именно эта удивительная открытость Клайва Ортеги ко всем, как расположенным к нему, так и наоборот, способствовала тому, что, учась на четвёртом курсе Академии ле-Фошеля, он сошёлся с желторотым первокурсником, на которого всякий уважающий себя курсант и глянуть бы побрезговал. Субординация в среде студентов академии была едва ли не более жёсткой, чем в настоящих боевых полках. Если старшие и снисходили до общения с мелкотой, то для того лишь, чтобы повелеть ей, мелкоте, начистить сапоги, надраить пол или отнести любовную записочку преподавательской дочке. Но Клайву Ортеге было плевать на субординацию — что, как мы скоро увидим, впоследствии не раз приносило ему неприятности. Ему просто понравился этот застенчивый, долговязый, улыбчивый мальчишка с вечно лохматой русой макушкой и веснушками на носу. Особенно Клайву понравилось, как этот мальчишка дал отпор задирам со старших курсов, попытавшимся устроить ему воспитательное макание мордой в нужник. Как выяснилось, несмотря на тщедушность, парень отлично дрался — его явно обучали этому делу раньше, и обучали неплохо. Разделавшись с обидчиками, которые были старше, сильнее и ощутимо превосходили числом, ле-Брейдис поступил, по мнению Ортеги, очень мудро — не стал высмеивать их, а любезнейшим тоном и во всех подобающих выражениях предложил решить возникнувшие разногласия на дуэли. Драться он был готов со всеми ними, но только по очереди, и, ввиду малолетства и неопытности, Ортега решился закрыть глаза на эту оговорку.
Собственно, Клайв бы ему в тот миг что угодно простил, потому что обожал дуэли, в особенности за то, что по Уставу они были строго запрещены. Он тут же предложил ле-Брейдису свои услуги — в качестве либо секунданта, либо напарника, если ле-Брейдис всё же надумает драться со всеми тремя противниками сразу. По мнению Ортеги, это было бы просто охренеть как здорово. И ле-Брейдис с ним согласился.
Та дуэль, слава о которой облетела всю академию, стала первой и последней дуэлью Джонатана ле-Брейдиса, и четырнадцатой, но отнюдь не последней дуэлью Клайва Ортеги. Дрались до первой крови, даже в пылу юношеского задора понимая, чем чревато убийство или тяжёлое ранение в таких обстоятельствах. Джонатан с Клайвом сработались слёту, так, будто их смолоду обучали сражаться в паре. Жаль, что никто не видел их выступления и их победы, ибо она была полной и абсолютной: все трое противников были ранены, тогда как ни Клайв, ни Джонатан не получили ни царапины. Их соперникам хватило мужества признать поражение, тем более что один из победителей был старшекурсником и, как теперь было очевидно для всех, покровительствовал «желторотику», как Джонатана долго продолжали ещё звать за глаза. Джонатан с Клайвом получили жестокие выговоры от командиров своих курсов. Клайв взял вину за ссору на себя, получил месяц гауптвахты, три месяца отстранения от занятий и сто штрафных баллов в личное дело, из-за чего ему потом пришлось корпеть ночами над учебниками, восполняя потерю. Но Клайв не жаловался. Он ценил хороших друзей и, несмотря на свои юные годы (ему едва исполнилось двадцать в тот год, а Джонатану было всего шестнадцать), имел чутьё на людей и умел отличать хорошее от плохого.
Джонатан тоже отсидел на гауптвахте, но всего три дня, и его даже не стали отстранять от занятий — Клайв, поднаторевший в такого рода делах, сумел представить его невинной жертвой, оборонявшей свою честь. Джонатану это не понравилось. Он впервые в жизни уехал из отчего дома и считал себя очень самостоятельным, к тому же у него никогда не было старших братьев, и он не знал, что их положено слушаться. Однако благодарность в нём оказалась сильнее тщеславия, и, когда Клайв вышел с гауптвахты, они отметили его нежданные каникулы шумной пирушкой, во время которой Джонатан продемонстрировал полное неумение пить и знакомиться с дочками офицеров. Но эти два недостатка, вопреки всей их вопиющей кошмарности, Клайв великодушно ему простил.
Итак, они стали друзьями, и оставались ими следующие два года. Клайв за эти два года ввязался ещё в несколько дуэлей и скандалов помельче, и заработал ровно столько штрафных баллов в досье, чтобы после долгожданного выпуска получить назначение в самый отдаленный гарнизон во всей Шарми — в нескольких милях от границы с областью Френте. Это была прибрежная область, за которую Шарми уже много столетий соперничала с Гальтамом, и злосчастный клочок земли регулярно переходил то в одни, то в другие руки, в зависимости от того, чей король в данное время был больше расположен поцапаться с соседями.