Но простыни не загорятся, ибо за этим зорко следит шестой, и последний, обитатель подвальчика на Петушиной улице. Это самый маленький обитатель — и по возрасту, и по занимаемому им пространству, — поэтому его даже не сразу заметишь, так что и мы оставили его напоследок. У обитателя длинный нос, обильно присыпанный звёздочками веснушек, быстрый, везде поспевающий взгляд и смешной хохолок, за который ему тоже можно было бы дать какое-нибудь прозвище. Но его обладатель слишком горд и слишком высоко ценит свою особу, поэтому в глаза его все называют по имени, — Вуди, а за глаза так и зовут — Хохолок. Правда, Иветт нет-нет да и, забывшись, обратится к нему так, пригладив пальчиками непослушный вихор — и Вуди ворчит, пытаясь повторить брюзжание старого Гиббса, но тут же прощает. Хотя всё равно считает подобное обращение принижающим его достоинство: ведь ему целых одиннадцать лет, у него целых два шерстяных носка, причём один даже целый, и крепкая пара отличных, почти что новых сабо, которые он стащил из той же тележки старьевщика, из которой родом и зеркало в бронзовой оправе. А ещё Вуди поручено следить за жаровней, и он справляется с этой почётной обязанностью со строгой кротостью, которая сделала бы честь и самой Святой Жоанне.
Эти трое людей — Лисичка Иветт, Монах Гиббс и Вуди-Хохолок — из числа множества странных, разнообразных, порой более чем сомнительных связей, которые успел завести Клайв Ортега за время своего пребывания на посту стража порядка в столице. В сущности, он поймал как-то Вуди на воровстве, задержал, а потом за него пришла платить штраф красотка Иветт. Когда дело было улажено, Клайв вызвался проводить их обоих до дома, потому что ночь была на дворе, и сомнительные прелести Лисички во тьме неосвещённых трущоб были отнюдь не так уж сомнительны для ночного бродяги… И как-то так получилось, что уже через недолгое время он стал им сполна доверять. У Клайва был нюх на хороших людей, так же, как и на проходимцев. И откуда-то он знал, что, скажем, с виду добропорядочный и старательный капрал Улс из стражи — та ещё гнида, а этот вот Вуди, воришка, и вертихвостка Иветт, и их ворчливый «дядюшка» — что они все хорошие и что он может им доверять.
И чутьё не подвело Клайва, потому что именно эти люди в конечном итоге согласились приютить раненого Джонатана и его неразговорчивую подружку.
О, насчёт неразговорчивой подружки Клайв задал бы множество вопросов, будь шанс получить ответ хоть на один из них.
— Не спрашивай, — сказал ему Джонатан, как только, стараниями найденного Клайвом лекаря, пришёл в чувство и смог сфокусировать взгляд. — Не спрашивай, Клайв, я поклялся ей, что не скажу. Я не могу. Просто помоги, нам надо покинуть город, скорее, сегодня, я не…
— Ты никуда не пойдёшь, ни сегодня, ни завтра, это уж точно, — заканчивал Клайв его мысль, хоть и видел по несчастной физиономии друга, что тот такой перспективе отнюдь не рад. — У тебя в боку дыра размером с мой кулак, и крови из тебя вытек целый галлон, если не два. Так что ты никуда не пойдёшь в ближайшие две недели, и с места не сдвинешься до среды. Так доктор велел, поэтому, будь любезен, заткнись. Не то среда волшебным образом превратится в четверг. Уж я-то за этим прослежу!
В первый день Джонатан только беззвучно стонал в ответ и тут же снова забывался, измученный ранением и горячкой. Клайв оставил его страдать под присмотром Иветт и Вуди (дядюшки Гиббса не было дома, когда Клайв приволок ему такой подарочек) и отправился в ту гостиницу, о которой что-то лепетал Джонатан в недолгие минуты, когда был в ясном уме. Надо было забрать оттуда какую-то девицу, о которой нельзя было спрашивать, и её тоже ни о чём нельзя было спрашивать, только привести к Джонатану и позаботиться, чтобы её никто не увидел.