6
Возвратясь к себе после встречи с Лизаветой на Сенной площади, Раскольников заснул свинцовым сном, как будто придавившем его. «Он опал, — добавляет автор, — необыкновенно долго, без снов».
Сонные состояния в творчестве Достоевского подразделяются на три различные стадии: на особое положение, в каком находится человек между сном и действительностью, когда он спит — не спит, но грезит; когда он спит, уходя в сновидения, непременно духовного вещего содержания; и, наконец, когда он погружается в самозабвенный сон, и его внутреннее «я» остается наедине с самим собою, вне чувств и сознания самого спящего. Где обретается «я» человека, как бы потерявшего себя во сне, что оно чувствует, чем и как живет, мы не знаем. Но несомненно, что именно тогда эта до конца неведомая самому человеку его внутренняя сущность приходит к тому или иному решению, избирает путь, ведущий к тьме или свету.
Только на следующий день, в десять часов утра, хозяйская прислуга Настасья разбудила Раскольникова. Она принесла ему свой хлеб и спитой чай. То, что олицетворяет собою эта, как принято говорить, «второстепенная фигура» в романе, преисполнено чрезвычайного значения. Повторяю, собственные имена даются Достоевским не случайно, они почти всегда отражают не характеры, не типы, а личность его персонажей. Анастасия означает воскресение, и это надо теперь же запомнить. Настасья в «Преступлении и наказании» — один из важнейших символов матери-сырой земли. Утверждаясь во зле, Раскольников тем самым надругивается над породившей его матерью-землей, но она по-прежнему любовно носит его на своем лоне, и ее символ, ее посредница — Настасья, простая, жалостливая деревенская баба, бездумно заботится о Раскольникове, порвавшем сознательно и злостно живую связь с людьми, ушедшем в гробный кокон.
Существуют рудиментарные жизненные положения, которые нельзя истолковать, перед ними бессильны рациональные рассуждения. Скрытый смысл этих бытийственных сущ- ных положений можно лишь на мгновение интуитивно схватить, и о них следует сказать, что они такие потому, что они такие. Чистым разумом их не объяснить, но через них доходит до нас одновременно и совместно любовь матери-земли и небесная благодать. У тяжких грешников, подобных Раскольникову, имеются свои заботливые Настасьи и бескорыстные хлопотуны Разумихины, безотчетные проводники божественного милосердия. Их деятельного присутствия при падших и заблудших возжелала сама жизнь, неизменно несущая в себе благословенную возможность нашего воскрешения и спасения. Для Неба, нас создавшего, и земли, нас породившей, мы всегда остаемся детьми, нуждающимися в поддержке. Любовь присуща бытию, но сама в себе она до- временна, неизъяснима и внеразумна.
У Достоевского нет ни второстепенных, ни, тем более, бытовых фигур; каждый из его героев являет собою единственную, неповторимую личность, и все они несут друг другу весть из областей нездешних — инфернальных и ангельских. Выходит, что всякий человек, кто бы он ни был, пребывает в собственной глубине, но от него идут духовные и злодуховные токи к окружающим его людям, и наши встречи друг с другом не только не случайны, а всегда провиденциальны и, по своей значимости, неисчерпаемы. На точках пересечений человеческих жизней пытался Достоевский разгадать тайну нашего бытия. Любой из его персонажей — живая и тем самым необходимая частица раздробленного грехом Адама, силящаяся найти свое дополнение. Однако зло, проникая в мир и в нас, снова и снова взрывает Адама, сводя на нет наши стремления к взаимному воссоединению. Все наши встречи и столкновения, все пересечения трепетных людских существований не что иное, как религиозный вселенский процесс, равно положительный и отрицательный.
Творчество Достоевского надприродно, пнев(матологич- но. Именно поэтому даже такая на первый взгляд незначительная биологическая фигура, как Настасья, разрастается в символ огромной метафизической емкости. Эта непритязательная, простая женщина способна — пусть бессознательно и невольно, зато всем своим девственным нутром — непосредственно уловить, разоблачить потаенный грех и преступление. Когда она вторично, уже в два часа дня, вошла к Раскольникову, неся ему суп: «Он лежал, как давеча. Чай стоял нетронутый. — Чего дрыхнешь/ — вскричала она, с отвращением смотря на него». Откуда взялось это отвращение? Его, конечно, легко объяснить обидой Настасьи на Раскольникова, не оценившего ее предварительной хлебной и чайной жертвенности. Так, с намерением глубоко художественным, и поступает Достоевский, ссылкой на внешнюю причину избегая того, что в философии принято называть коротким замыканием. Поверхностному читателю он предоставляет удовлетвориться крайне упрощенным «психологическим» толкованием, на самом же деле предусмотрительно подготовляя этим почву для неожиданной развязки, разверзающей на мгновение страшную правду о Раскольникове. Отвращение, проявленное в данном случае Настасьей, вызвано, как это скоро выясняется, не только обидой за пренебрежение к ее дарам. Нет! В тяжелой, мертвенной спячке