Слова Свидригайлова, подчеркнутые мною сейчас, лишь подтверждают одно из основных положений в «Преступлении и наказании». Мысль, по Достоевскому, когда она по- настоящему всецело сосредоточена на чём-нибудь, не ведает расстояния и передаётся людям родственным по натуре, тому, кто действительно нечто замыслил. Лёжа в каморке, похожей на гроб, Раскольников обдумывал свою злую фантастическую теорию, а в это самое время Свидригайлов беседовал с Дуней о склонности русских ко всему фантастическому и развивал перед нею теорию о том, что единичное злодейство позволительно, «если цель хороша». Так именно и думал Раскольников, собираясь проверить на деле правильность такой, как ему казалось, оригинальной находки. Но мысль о безмерной широте русского человека встаёт перед нами во всей своей неопровержимой реальности. Откуда эта наша широта? Прежде и после всего от Православной
Церкви, даровавшей нам абсолютную свободу совести, ни в какой иной религии полностью не существующую. Но есть ли что-либо ответственнее подлинной свободы? Мы страшимся ответственности и данную нам свободу легко подменяем своеволием русского ницшеанства, зародившегося в первобытной душе наших простолюдинов и унаследованной от них пребывающим на вершинах российской культуры Лермонтовым и достигшего своего злого и грозного завершения в поэзии Фета, личность и творчество которого до сих пор никем не разгаданы.
Человек не являет собою что-то в себе законченное. Он находится в безостановочном движении и, будучи пнев- матологичен, может стать светлым, просияв как ангел, или произвольно отказаться от собственной личности и превратиться в подобие беса. Сущность человека противоречива и многопланна. Свидригайлов развратен? Зол? Может быть преступен? Почти наверное/ Но вот откуда в нём боль, тоска, презрение к себе и запоздалое мучительное желание света. Заботы Свидригайлова о детях умершей Катерины Ивановны кажутся Раскольникову корыстными. Уж не для того ли прикидывается добряком этот развратник, чтобы понравиться Дуне и завладеть ею? Основания подозревать Свидригайлова в корыстных умыслах бесспорно имеются. Но одной корыстью тут дело далеко не покрывается. Ведь, потеряв всякую надежду обрести Дунину благосклонность и уже идя на самоказнь, он заходит к Соне и передает ей расписку на деньги, вложенные им куда следует на детей Катерины Ивановны. А Соню он просит принять от него три тысячи рублей, если не для самой себя, то для Раскольникова. — «У Родиона Романовича, — говорит Свидригайлов, — две дороги: или пуля в лоб, или по Владимировке (дорога на каторгу — Г. М.) ...Ну, как выйдет Владимировка — он по ней, а вы ведь за ним? Ведь так? Ведь так... Ну, а коли так то, значит, деньги вот и понадобятся, понимаете? Давая вам, я все равно, что ему даю». В этом откровенном разговоре Свидригайлов проявляет духовную глубину. Он чувствует силу Сониной любви к Раскольникову и твердо знает, что у этого идейного убийцы имеется, кроме каторги, всего один выход — пуля в лоб. Свидригайлов по собственному примеру догадывается, что в Раскольникове уже назревает стремление добровольно принять искупительную кару. Более того, он как бы «знает бессознательно», что казня себя, избавляет своего юного двойника от самоубийства и направляет его по Владимировке к покаянию и преображению. Все это безусловно так. Однако Достоевский, познавший на себе гибельные последствия идеализма, спешит «огорошить Шиллера», в поучение всякому чрезмерно простодушному идеалисту. Когда, после своих бессмысленных, бесцельных, уже предсмертных похождений по разным трактирам и клоакам Свидригайлов, «весь промокший до нитки» на дожде, поздним вечером является к Соне, «она была не одна, кругом нее было четверо маленьких детей Капернаумова. Софья Семенова поила их чаем... Она молча и почтительно встретила Свидригайлова, с удивлением оглядела его измокшее платье, но не сказала ни слова. Дети
же все тотчас убежали в неописанном ужасе» (Курсив мой. — Г. М.). Что это значит? Что учуяли они ужасного в этом жалком, потерянном, обрекшим себя самоказни человеке? Еще не причастные злу, дети чувствуют его мистику, ее присутствие в душе отягченной грехами. Так в «Бесах», Став- рогин приходит к Кириллову и застает у него родственницу квартирной хозяйки, старуху с полугодовалым ребенком на руках. Когда Ставрогин вошел в комнату, ребенок увидев его, припал к старухе и закатился долгим, детским плачем; та тотчас же его вынесла. Здесь всего замечательнее то, что старый бессознательно повинуется безошибочной интуиции малого и поскорее уносит младенца прочь от порабощенного темными силами существа во многом подобного Свидригайлову. Для земной жизни и Ставрогин и Свидригайлов безвозвратно пропадшие. Встает перед обоими вечность, готовая встретить их ужасными, но и всеисцеляющими мытарствами.