Иные усомнятся, пожалуй, нужно ли обращать столь пристальное внимание на сделанное мельком автором замечание, и мало ли что кажется подозрительным человеку, замыслившему убить другого? Будь речь о реалистическом романе, такое возражение имело бы смысл, но к роману-трагедии, роману-мистерии оно относиться не может. В творениях Достоевского, — особенно в «Преступлении и наказании», все, вплоть до мельчайших подробностей и оговорок, между собой связано и все, как в живом организме, друг от друга зависит, и потому достаточно коснуться незначительной, с первого взгляда, детали, чтобы все привести в движение.
Раскольников уловил в глазах старухи знание о надвигающейся на нее неминучей беде и, одновременно, насмешливое торжество над своим палачем. Конечно, это внутренее знание собственной судьбы не доходило до позитивного рассудка скопидомки, злой и хитрой, но, несомненно, глупой. Однако, в деньгах есть магия, бросающая зловещий отсвет на того, кто их любит до полного самозабвения. Недаром во все века и всюду ростовщиков изображали существами, общающимися с нечистой силой. Одержимый идеей Раскольников, в предельном напряжении воли, устремленной к единой цели — убить, почти не чувствующий своего тела, ставший на мгновение подобием злого духа, проник во внутреннее «я» старухи и увидел именно то, что оно знало. Но бежать было поздно.
Из того, что угадал Раскольников в глазах своей жертвы, вскоре возникнет его сон об убитой, насильственно и внезапно отправленной им в вечность, когда не прямо в ад, то уж, во всяком случае, не в райские обители, вернее же всего в ту потустороннюю комнатку, о которой Свидригайлов поведет беседу с убийцей: — «одна комнатка, этак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, вот и вся вечность».
Так или иначе, но нельзя забывать, что именно из этого сна Раскольникова рождается его неизбежная, как рок, встреча с Свидригайловым. Но не будем по заразительному примеру самого Достоевского забегать вперед.
*
«— Что такое? — спросила она (старуха. — Г. М.), еще раз пристально оглядев Раскольникова и взвешивая заклад на руке.
— Вещь... папиросочница... серебряная... посмотрите.
... Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у нее были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем...
... — Да что он тут навертел/ — с досадой вскричала старуха и пошевелилась в его сторону.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя (выделено мною. — Г. М.), и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила... Удар пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове. В одной руке она еще продолжала держать «заклад». Тут он из всей силы ударил раз и другой, все обухом, и все по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь».
Мы видим, что в продолжение всей сцены убийства лезвие топора было обращено к Раскольникову и угрожающе глядело ему прямо в лицо, показывая, что пора палачу становится на место собственной жертвы. И когда бы довелось Раскольникову ограничиться лишь этим одним злодеянием, он неизбежно сделался бы добычей мстительной «старой ведьмы», союз которой с нечистой силой оказался на деле покрепче, чем у него.
Спасти Раскольникова от окончательной духовной гибели могло теперь только вмешательство Божественной воли.
На небесах больше радости об одном кающемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках. Но как привести к покаянию человека самообжествившегося, сковавшего и наглухо запечатавшего в себе совесть?
«Убить вошь, бесполезную, гадкую, зловредную», — по утверждению Раскольникова, по меньшей мере, позволительно. Он повторяет это дважды. Сначала в разговоре с Соней, потом с сестрой, перед тем как идти признаваться в своем преступлении властям.
«— То, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку-процентщицу, никому не нужную, которую убить, сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это