— Люди, которые добиваются ее разрешения, вечно вытаскивают этот старый аргумент. Есть другие средства, которые помогают в этом случае.
— Не всем! Если бы разрешили ее применение по медицинским показаниям…
— Но она не разрешена. И пока не разрешат, ее использование — это нарушение закона.
Она со вздохом задула свечу.
— Пообедала с достойным наследником самого легендарного шефа ФБР Гувера. А мне-то показалось, что ты сегодня несколько смягчил свою нетерпимость.
— А с чего вообще начался этот разговор? Ведь твой брат не…
Он едва успел себя оборвать.
Бриджет остановилась на полпути к мойке.
— Слышал, какой политики придерживаются военные по отношению к гомосексуалам?
— «Мы их не спрашиваем, чтобы они нам не сказали»?
— Вот именно.
— Другими словами, я больше тебя не расспрашиваю о твоем брате.
Она покачала головой, невинно раскрыв свои огромные карие глаза.
Бен помнил эту немного снисходительную улыбку по тому утру, когда она сообщила ему о своей беременности. Бриджет не защищает брата от него, Бена, — она защищает его самого от очередной вспышки.
Он допил остававшееся в рюмке вино и присоединился к ней у мойки.
— Знаешь, любой блюститель закона, живи он с тобой, за месяц получил бы язву желудка.
— Только если бы он оказался негибким, равнодушным, упрямым и неисправимо закоснелым.
— Каким-каким?
— Закоснелым. Оказывается, это слово имеет значение «неисправимый». Мне оно понравилось.
Бен поставил свою тарелку рядом с мойкой.
— Теперь ты извлекаешь из словаря ругательные слова, чтобы применить их по отношению ко мне! Я что — должен считать, что польщен?
— Жизнь ведь идет.
— А правила создаются для того, чтобы их нарушали, так, что ли?
— Смягчали. Иногда.
— Мы уже эту тему обсуждали, — Бен попытался закончить на этом нелегкий разговор.
— Но не…
Она отвела взгляд. Он шагнул к ней вплотную:
— Но не в такой момент?
Бриджет гордо вскинула голову, не желая сдаваться.
— Я решила, что тебе следует знать мою позицию по этому вопросу.
— Меня гораздо больше заинтересовала бы другая позиция — более податливая.
Он поцеловал ее — неожиданно нежно, и Бриджет приникла к нему.
— Я не стану тебе лгать, — сказала она, обвивая руками его шею.
В его теле билось желание, тепло растекалось по жилам, превращаясь в необоримую страсть.
— Я, видимо, имел в виду слово «поза». Когда будешь в следующий раз листать словарь, посмотри его значение.
Сейчас она не смогла бы найти даже двадцать шесть томов Большого Оксфордского словаря. Она постаралась теснее прижаться к нему.
Бен был сам себе противен за то, что вынужден был сказать в следующий момент.
— Бриджет, мне и правда надо кое-кому позвонить.
Она надула губки: очаровательно, словно прося еще одного поцелуя, но вместо этого сама протянула цепочку поцелуев по его шее.
— А они не подождут?
— Я скоро вернусь.
— Ах, ты все только обещаешь!
Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы отпустить ее. Но Стоунсмиту следует знать о запертом на замок сарае, не говоря уже о таинственном появлении шерифа.
Когда он отступил на шаг, Бриджет огорченно вздохнула, но, всмотревшись в его лицо, быстро повернулась к мойке.
— Если тебе надо работать — не буду задерживать.
Бен хотел не работать, а обнять ее покрепче и признаться, чего он желает на самом деле. Но если он это сделает, то уйти уже не сможет.
— Посуда подождет, — резковато проговорил он. — Почему бы тебе не пойти и не лечь?
Но Бриджет уже не хотела об этом слышать.
— Нет, ты иди. Переносной телефон в гостиной. Можешь воспользоваться им, а я пока наведу здесь порядок.
Глядя на гору посуды, она прислушалась к его удаляющимся шагам. Простая механическая работа — это как раз то, что ей сейчас нужно. Бриджет наполнила мойку горячей водой, над которой поднялась шапка пены. Глядя на стремительно лопающиеся пузыри, Бриджет грустно улыбнулась. Вот так же лопаются радужные мечты. Ее мысли опять наполняли противные сомнения.
Ему надо позвонить. В такое позднее время? А что, если ее сообщение о лагере было последним ключом к головоломке? Теперь им известно, где контрабандисты высаживаются на берег.
Она попробовала утешить себя мыслью, что помогла Бену. Но в то же время ругала себя за то, что своим сообщением ускорила его уход. Ей не следовало ничего ему рассказывать. Но что еще хуже, она не сказала ему что-то еще — гораздо более важное.
Если бы кухонным полотенцем можно было стереть всю эмаль, покрывающую кастрюлю, она бы это сделала. Теперь Бену ни к чему здесь задерживаться. И ему не до того, чтобы думать о ее любви. Но она обязательно должна убедить Бена в том, что он — необычайно хороший человек.