– Не надо, Бо, – остановила я его, положив палец на его губы. Он быстро поцеловал его и прижал мою ладонь к своей щеке.
– Они могут делать, что хотят. Пусть думают все, что им заблагорассудится. Они могут отослать тебя или меня, угрожать, но им не удастся вырвать тебя отсюда, – проговорил Бо, прижимая мою руку к своему виску, – и отсюда, – добавил он, прижимая мои пальцы к сердцу. Я почувствовала, как быстро оно бьется, и оглянулась, чтобы убедиться, что нас никто не видит, а Бо притянул меня к себе и прижался губами к моим губам.
Это был долгий, но нежный поцелуй, от него мурашки побежали у меня по шее и в груди потеплело. Его поцелуи подтверждали ту страсть, что мы оба испытывали сейчас, пронизывая нас электрическими разрядами. Они пробуждали воспоминания о его прикосновениях, его пальцах на моих руках, плечах, моей груди. Его теплое дыхание возрождало видение его обнаженного тела в тот день, когда он заставил меня нарисовать его. Как у меня тогда тряслись руки! Мои пальцы дрожали и сейчас. Желание в глубине меня полыхнуло так сильно, что напугало меня, и мне вдруг захотелось развернуться и убежать вместе с Бо. Бежать, бежать, бежать, пока мы оба не окажемся наедине в каком-нибудь темном, уютном месте и обнимем друг друга так крепко, как еще никогда не обнимали. Бо рождал во мне ощущения, о существовании которых я и не подозревала, заставляющие забыть обо всех запретах, и невероятно чувственные мысли. Если бы я дала им волю, я не сумела бы их укротить.
Я отодвинулась от Бо.
– Мне нужно идти, – произнесла я.
Он кивнул, но стоило мне повернуться, как Бо схватил меня за руку.
– Подожди, – попросил он. – Я хочу отдать тебе это, пока мы одни. – Его рука нырнула в карман и достала маленькую белую коробочку, перевязанную тонкой розовой ленточкой.
– Что это?
– Открой, – предложил Бо, кладя коробочку мне на ладонь. Я медленно сделала это и достала золотой медальон на золотой цепочке. В середине подвески расположился крохотный рубин, а осколки алмазов окружали его.
– Ах, Бо! Как красиво! Но это украшение, должно быть, очень дорогое.
Он пожал плечами и улыбнулся, показывая, что я не ошиблась.
– А теперь открой медальон, – велел Бо, и я повиновалась.
Внутри на одной стороне оказалась его фотография, а на другой – моя. Я рассмеялась и быстро поцеловала его в щеку.
– Спасибо, Бо. Это замечательный подарок. Я немедленно надену его, – сказала я. – Помоги мне застегнуть цепочку. – Я протянула ему украшение и повернулась к нему спиной. Бо опустил подвеску мне на грудь и застегнул замок. Потом чмокнул меня в шею.
– Теперь, если какой-нибудь парень захочет подобраться к тебе поближе, ему придется справиться со мной, чтобы коснуться твоего сердца, – шепнул Бо.
– Никто не приблизится ко мне настолько, – пообещала я.
– Руби! – услышали мы голос моего отца. – Уже пора, дорогая.
– Иду, папочка.
Мы с Бо двинулись обратно. Папа и Эдгар подняли Жизель, вынесли с галереи и усадили ее на заднее сиденье «роллс-ройса». Инвалидное кресло уже сложили и уложили в фургон.
– Доброе утро, Бо, – поздоровался мой отец.
– Доброе утро, месье.
– Как дела дома?
– Отлично, – ответил Бо. Несмотря на то, что прошло время и раны зарубцевались, им было трудно разговаривать друг с другом. Дафна неплохо постаралась, чтобы сделать из происшедшего сенсацию и усугубить ситуацию.
– Готова, Руби? – обратился отец ко мне, отводя взгляд от Бо. Папа знал, каково это – расставаться с тем, кого любишь. Его глаза были полны сочувствия.
– Да, папочка.
Он сел в машину, я повернулась к Бо, чтобы поцеловать его на прощание. Жизель высунулась в окно.
– Давай уже, не могу я здесь сидеть, пока мы не едем.
Бо улыбнулся ей и поцеловал меня.
– Я позвоню, как только смогу, – шепнула я.
– А я приеду, как только подвернется случай. Я люблю тебя.
– Я тоже, – быстро отозвалась я, обежала машину кругом и села на свое место.
– Ты мог бы и меня поцеловать на прощание, Бо Андрис. Не так уж давно ты пользовался каждой возможностью, чтобы это сделать, – заметила Жизель.
– Мне не забыть тех поцелуев, – пошутил Бо и, наклонившись, быстро чмокнул ее.
– Какой же это поцелуй, – сказала моя сестра. – Ты, наверное, разучился. Вероятно, тебе нужен опытный человек, чтобы снова научить тебя. – Жизель зыркнула на меня и добавила: – Может быть, ты потренируешься, пока нас не будет. – Она рассмеялась и откинулась на спинку сиденья.
Отец переговорил с шофером фургона, повторив с ним маршрут до Батон-Ружа и до школы, на случай если они потеряют друг друга из виду.
– А это что? – спросила Жизель, увидев медальон у меня на груди.
– Подарок Бо.
– Дай-ка посмотреть. – Она наклонилась и взяла украшение. Мне пришлось нагнуться, чтобы сестра не сорвала цепочку с моей шеи.
– Осторожнее, – предупредила я.
Жизель открыла крышку и увидела наши фотографии. Рот у нее приоткрылся, она взглянула в окно на Бо, говорившего с Эдгаром.
– Он никогда не дарил мне ничего подобного, – сердито сказала моя сестра, – и, если честно, Бо вообще ничего мне не дарил.
– Может быть, он думал, что у тебя все есть, – ответила я.
Жизель отбросила подвеску мне на грудь, развалилась на сиденье и надулась. Папа сел за руль и взглянул на нас.
– Все готовы? – спросил он.
– Нет, – буркнула Жизель. – Я никогда не буду к этому готова.
– Мы готовы, папочка, – ответила я. Я взглянула сквозь стекло на Бо и проговорила одними губами: «До свидания. Я люблю тебя». Он кивнул. Отец завел мотор, и мы тронулись в путь.
Я обернулась, чтобы взглянуть сквозь заднее стекло, и увидела на галерее Нину и Венди. Они махали нам вслед. Я помахала им, Эдгару и Бо. Жизель отказалась повернуться и помахать всем на прощание. Она смотрела прямо перед собой, в ее глазах полыхала ненависть.
Когда мы подъехали к воротам, я медленно подняла глаза вверх, осматривая огромный дом, пока мой взгляд не уперся в окно, где занавески были открыты. Я не отводила глаз и, когда тень сдвинулась, заметила, что Дафна смотрит вниз, на нас.
На ее лице сияла улыбка, выражающая глубокое удовлетворение.
2
ЕЩЕ ДАЛЬШЕ ОТ ПРОТОКИ
Пока машина выезжала из Садового района и направлялась к скоростному шоссе, которое должно было привести нас к Батон-Ружу, Жизель неожиданно притихла. Она прижалась лицом к оконному стеклу и смотрела на оливково-зеленый автобус, куда-то спешащий вниз по эспланаде, завистливо оглядывала людей, сидящих в уличных кафе, словно могла ощутить аромат кофе и свежеиспеченных булочек. Новый Орлеан всегда казался переполненным туристами, мужчинами и женщинами с фотоаппаратами, висящими на шее, и путеводителями в руках, разглядывающими особняки или памятники. В некоторых кварталах города жизнь текла лениво и спокойно, а другие улицы казались суетливыми и суматошными. Но город обладал своим характером, своей собственной жизнью, и невозможно было жить здесь и не стать его частью или не дать ему возможности стать частью тебя.
Когда мы проезжали под нависшим шатром раскидистых дубов, мимо великолепных особняков и участков, засаженных магнолиями и камелиями, я вдруг тоже загрустила. Это чувство удивило меня. Я и не думала, что уже привыкла считать это место своим домом. Вероятно, из-за папы, Нины, Эдгара и Венди и, конечно же, из-за Бо я ощутила свою причастность к этому миру. Я поняла, что буду скучать об этом уголке планеты, который я стала называть своим около года назад.
Мне будет не хватать Нины, ее великолепной стряпни, ее суеверий и ритуалов, чтобы отогнать дьявола. Я буду скучать без их перепалок с Эдгаром, когда они спорили о свойствах той или иной травы или о дурном глазе. Я буду скучать по Венди, по тому, как она напевала себе под нос за работой. И я буду скучать по сияющей, теплой улыбке папы, встречавшей меня каждое утро.
Несмотря на то напряжение, что создавала Дафна с момента моего приезда в Новый Орлеан, я понимала, что буду скучать по этому великолепному дому, с его огромным холлом, впечатляющими картинами и статуями, его богатой, старинной мебелью. Как мне было страшно в первые дни выходить из комнаты и спускаться по величественной лестнице, словно я была принцессой в замке. Смогу ли я забыть тот Первый вечер, когда папа привел меня в комнату, которая должна была стать моей, открыл дверь и я увидела огромное ложе с пухлыми подушками и покрывалом из вощеного ситца? Я буду скучать по картине над моей кроватью, изображающей молодую женщину, кормящую в саду попугая. Мне будет недоставать моих огромных шкафов и гигантской ванны, в которой я могла лежать часами.