На этом разговор со странными женщинами закончился, так как они, еще раз поблагодарив устами Зенобии "молодого красивого", натянули поводья мула, запряженного в их повозку. Перед тем, как они тронулись в путь, Лола вынула из заколки розу и вложила ее в руку Мануэлю.
- Ты-то как узнаешь, когда мне следует навестить этих дам? - спросил Мануэль Бальтасара, ошеломленно глядя вслед отъезжающим женщинам, и получил непонятный, но афористичный ответ:
- У цыган языков сто, а корень один.
***
На следующий день, 18 июня 1491 года, Мануэль находился в конном авангарде впечатляющего своей роскошью и могуществом кортежа, который выехал из осадного лагеря в направлении деревни Субия. Оттуда королева желала полюбоваться на Альгамбру. Рядом с Мануэлем ехал Энтре-Риос.
В центре кавалькады двигались оба монарха, инфанты, придворные и высшее духовенство. Рядом с королевой, как обычно, находилась ее ближайшая подруга, маркиза де Мойя. Их непосредственный эскорт составили самые знатные гранды обоих королевств. Под лучами июньского солнца навстречу кортежу выдвинулись со стороны Субии батальоны маркиза Вильены, графа Урены и дона Алонсо Агиляра. Графы Тендилья и Кабра расположили свои подразделения на территории, отделявший деревню от Гранады.
При въезде в Субию Мануэль очень отчетливо видел членов королевской семьи, включая дородную, светлокожую королеву. Тяжелое лицо, поджатые губы, висящие мешками щеки, скошенный подбородок. Было трудно вообразить это лицо без постоянной маски истового благочестия. Донья Исабель надела рыцарскую броню, на которой висел доходивший до ног плащ. Плечи прикрывала шаль, шлем без забрала на голове был увенчан короной.
Мануэлю представилось, что его предков сжигали люди двух сортов. Одни были похожи на донью Исабель - они, нисколько не сомневаясь в праведности своих действий, все же проливали слезы по заблудшим душам, которых пришлось лишить телесной оболочки. Другие же были похожи на ее мужа, дона Фернандо Арагонского, с его вечно подозрительным выражением темных глаз на помятом лице. Эти, глядя на умирающих в огне людей, мысленно подсчитывали, сколько тысяч золотых дублонов конфисковано у жертвы. И, разумеется, тоже нисколько не сомневались в праведности своих действий.
Или все же в глубине души сомневались?..
Внезапно Мануэлю вспомнились толки об обете доньи Исабель не снимать нижней рубашки до конца войны с Гранадой. Проверить их подлинность не представлялось возможным: никакие предметы нижнего белья не проглядывали из под рыцарских одежд. Мануэль в который раз удивился тому, как трудно бывает выбросить из головы подобную чушь. С момента прибытия войск в долину Гранады прошло более трех месяцев. Трудно было даже вообразить, как должен чувствовать себя человек, не меняющий нижнего белья в течение такого срока. А ведь осада могла закончиться еще очень нескоро...
Королевская семья в окружении монахов поднялась на балкон одного из самых высоких зданий в деревне. Вид на Альгамбру из Субии действительно открывался великолепный: зубчатые башни, стрелы минаретов, великолепное сочетание архитектуры и утопающего в андалузской зелени холмистого пейзажа. При виде этой гармонии трудно было понять, что возникло раньше - город или горы, узорчатые здания с чашами фонтанов или рощи с виноградниками.
По рядам всадников прошло волнение. Люди передавали по цепочке сообщение от королевы: она увидела сверху, что из города выехал отряд конницы. Видимо, мавры, глядя на христианский кортеж, истолковали его появление как приглашение к бою.
Ряды рыцарей перестроились, и вскоре Мануэль уже оказался за пределами деревни. Прямо впереди, через долину, скакал отборный эскадрон Мусы, состоявший из молодых удальцов, отпрысков самых богатых семей Гранады. Они были одеты в яркие, блестящие одежды. Сверкали позолотой украшенные богатой вышивкой попоны их коней. Вслед за ними шла тяжеловооруженная пехота, а затем - копейщики, лучники и солдаты с аркебузами.
Герольды передали по рядам кастильской кавалерии, что королева приказала герцогу Понсе де Леону избегать столкновения с врагом. Герцог сообщил этот приказ своему войску.
- Ее высочество не желает, чтобы историки писали потом, что из-за ее любопытства погибли люди, - прокомментировал Гильермо.
Расстояние между противостоящими войсками уменьшалось. Кастильцы не ответили на залп арбалетных стрел, несмотря на то, что несколько человек были ранено. Мусульманские рыцари стали приближаться к рядам христиан, размахивая копьями и предлагая поединки. Никто не откликался.
Возле городских ворот раздался шум голосов. Из города в долину на полной скорости мчался крупный всадник с огромным щитом и тяжелым копьем.
- Тарфе! - пронеслось по рядам христианских рыцарей.
На этот раз гигант-сарацин опустил забрало своего шлема. К хвосту его коня был привязан кусок пергамента.
- Вот наглец! Необходимо проучить его за оскорбление Пресвятой Девы! - воскликнул в негодовании всадник, находившийся недалеко от Мануэля и Гильермо. - Это же тот самый листок со словами "Аве, Мария", который дон Эрнан прикрепил на днях к дверям их мечети! Он осмелился приделать его к хвосту животного!
Раздались возмущенные голоса, требующие отмены запрета на поединки. Неожиданно герольд возвестил, что благородный кабальеро Гарсиласо де Ла Вега только что выпросил у короля особое разрешение принять вызов наглого магометанина.
- Что вы скажете о его шансах против Тарфе? - тихо спросил Мануэль, слегка наклонившись к Гильермо.
- Я помню этого рыцаря, - последовал ответ астурийца. - Во время осады Малаги он отвечал за возведение укреплений и насыпей на скалах возле города. Шансы его против Тарфе я оцениваю как незавидные. Впрочем, у Давида перед поединком с Голиафом шансы тоже были не слишком велики.
"Ну, нет!" - мысленно запротестовал Мануэль. Ему надоело, что на его глазах исполняются все пессимистические прогнозы Энтре-Риоса. Молодой идальго принял решение: если все это ему только снится, как утверждал странный Алонсо, то в этот раз Тарфе будет повержен!
Ла Вега был очень хорош в шлеме, украшенном четырьмя перьями, с изящным фламандским щитом. Поединок проходил на пустом пространстве, разделявшем боевые порядки двух армий. Сначала соперники сшиблись, держа копья наперевес, и обоим удалось остаться в седлах, хотя видно было, что христианину это стоило больших усилий. Во второй раз они сошлись на мечах. Гарсиласо был не так силен, как мавр, но превосходил его в скорости, что позволило ему успешно парировать часть ударов, которые обрушивал на него сарацин.
Фламандский щит и дамасская сталь - что одержит верх?!
Ла Веге удалось нанести противнику несколько ран, но он и сам был весь изранен и измотан. Мавр, заметив, что кастильский гранд выдыхается, схватил его и вырвал из седла. При этом он и сам не сумел удержаться на лошади. Оба рыцаря тяжело рухнули на землю. Зрители с обеих сторон одновременно издали многоголосый крик. Массивный Тарфе прижал Ла Вегу к земле, нацелив кинжал ему в горло.
Гарсиласо силился дотянуться до своего меча, но тот при падении упал слишком далеко и лежал теперь на расстоянии локтя от вытянутой руки рыцаря. По рядам христиан пронесся возглас отчаянья.
Мануэль зажмурил глаза. "Это мой сон или нет?!" - протестовал его разум. На мгновение возникла мысль, что он уподобляется ребенку. Но Мануэль, отбросив ее, явственно вообразил сцену падения Ла Веги с лошади на землю.
Вот оба рыцаря, сцепившись, падают вниз. Вот отчетливо видна рука кастильца. На этот раз пальцы не ослабляют хватки вокруг рукоятки меча. Снова и снова Мануэль рисовал перед внутренним взором картину, в которой Гарсиласо удается при падении удержать меч в руке.
Крик, исторгнутый тысячами глоток, оглушил Мануэля, заставив его открыть глаза. Не веря себе, шалея и чувствуя, что рассудок отказывается ему повиноваться, он смотрел, как христианский рыцарь встает, выдирая меч из груди поверженного противника, отцепляет листок со словами "Аве, Мария" от хвоста лошади, надевает его на острие меча и, высоко подняв над головой, гордо возвращается к товарищам под их радостные крики.