Перебивать бехике не принято. Однако со временем я научился распознавать мгновение, когда уже можно задавать вопросы. То закричит попугай, чья чувствительность к настроениям людей неизменно поражает меня. То скажет что-нибудь жена знахаря. И тогда я начинаю спрашивать.
- Как отличить покойника, который вылез из пещеры и принял человеческий облик, от настоящего человека? - вот обычный вопрос, который может прийти мне в голову после этих историй.
Бехике редко отвечает напрямую. Обведет взглядом присутствующих и изречет:
- Это знает Орокови.
Или:
- Это знает Аягуэс.
И жена бехике объясняет:
- У мертвых не бывает пупков.
Теперь я не растеряюсь, если встречу человека без пупка. Сразу пойму, откуда он взялся, и угощу его гуаявой. Мертвецы ее обожают, как объясняют мне присутствующие.
Конечно, в этих представлениях есть немало детского, и я далек от того, чтобы разделять взгляды таино на мироздание. Мой собственный дар менять реальность приводит мне на память давний разговор с Алонсо, когда он говорил, что жизнь подобна сновидению, которое творит наш собственный ум, заигрываясь в этом сновидении настолько, что принимает его за реально существующий мир.
Теперь, когда я убедился, что действительность текуча и податлива, как сновидение, я не могу видеть в ней некой раз и навсегда установленной данности, некого однажды сотворенного кем-то мира. Если бы я встретил сегодня Алонсо, я бы не стал спрашивать его, кто создал вселенную - Бог или Люцифер.
Восприятие мира как сна не похоже ни на христианство, ни на ислам, ни на верования индейцев. Но оно объясняет мне, почему в самых разных культурах некоторым людям выпадают на долю встречи лицом к лицу с объектами их веры. Святые, которым являлась дева Мария. Дервиши, входившие в экстатические состояния и беседовавшие с ангелами. А о таино и говорить нечего: для каждого из них мир и природа одушевлены, наполнены духами, для них все живое обладает сознанием. В мире таино с людьми постоянно разговаривают растения, ветер, вода, гром, а сами люди водят родство с животными и птицами.
Каждый живет в собственном сне и находит подтверждения этому сну. Меня это теперь совсем не удивляет. Я готов притвориться, что живу в мире, отвечающем представлениям таино. И он тут же начинает вести себя именно так. Я тоже начинаю слышать голоса предков (непонятно только чьих) в шелесте ветвей и усматривать знаки в непривычном расположении корней дерева.
Порой я получаю весьма неожиданные ответы на свои вопросы.
- Откуда взялись люди? - вопрошаю я.
- Это знает Орокови, - изрекает в ответ бехике.
- Людей создали Юкаху и Атабей, - объясняет его ученик и сын.
- А они откуда взялись?
- Они были всегда.
- Откуда же, в таком случае, появились семи, обитающие на небесах?
Я ожидал ответа вроде "их сотворили предвечные", но услышал другое.
- Их создали люди.
- Люди?! - поразился я. Может быть, мои собеседники знают больше, чем до сих пор претворялись. Сейчас все сбросят маски, и окажется, что вся эта космология - просто детская игра и притворство, а на самом деле ни для кого здесь не секрет, что весь мир, вместе с обитателями его магических небес - плод нашего сознания.
- Да, богов-семи создали земля и люди, - подтвердил бехике.
И я понял, что мой вывод был, пожалуй, преждевременным. Тезис о создании семи не был выходом за пределы космологии. Это был еще один из ее постулатов - просто менее понятный, чем остальные. Почувствовав легкое разочарование, я не очень внимательно слушал дальнейшие разъяснения на эту тему.
Недавно бехике принял порошок кохоба. Готовя его, я и Орокови долго толкли растение с таким же названием, потом смешивали его с особым сортом табака и еще с чем-то.
Прием кохобы - это обряд, наблюдение которого наполнило меня трепетом и ощущением жутковатого волнения. Я знал, что мне, возможно, тоже предстоит пройти через это.
Перед тем, как вдохнуть порошок, необходимо очистить тело и намерения. Мы вывели бехике в особое место вблизи поселка, где он, используя небольшую лопаточку, которой придавил свой язык, опорожнил желудок. К нашему возвращению в хижине знахаря находилось человек десять. Все мы были предварительно раскрашены соком из недозрелых плодов хагуа. На воздухе этот сок, первоначально бесцветный, приобретает иссиня-черный цвет. Такая краска держится на теле больше пятнадцати дней. В тусклом свете луны и звезд мы нашими черными телами и большими белыми кругами вокруг глаз напоминали каких-то существ из иных миров. Тех, что изображены на камнях вокруг батей.
Бехике сел на ритуальную скамеечку. Я поднес ему блюдо с порошком, по ободу которого располагались фигурки семи. Остальные участники глухими голосами ритмично повторяли одну и ту же мелодическую фразу, встряхивая погремушки, двигаясь по кругу. Повсюду стояли семи и трехконечные камни тоали - символы плодородия. Семена, которыми заполнены погремушки марака, издавали стук и шуршание. Маникатекс, сидя внутри круга, приставил тонкую трубочку к блюду и вдохнул через нее порошок в нос. Я отнес блюдо в сторонку и присоединился к танцующим при свете факелов людям.
Бехике стал мерно поводить головой в такт производимым нами звукам, затем встал и задвигался. Глаза его закатились, прикрытые веки вздрагивали. Время от времени он издавал крик, стон, бормотание, потом замолкал.
Пение становилось громче. Кто-то бил деревянным молотком по стоящему на полу огромному барабану. Остальные вторили его гулким ударам встряхиванием погремушек. Время остановилось, и я не знал, долго ли мы так танцуем. Лица конкретных людей, разрисованные краской, узнать было невозможно.
Видел бы меня сейчас монах, который хотел отправить Лолу и Зенобию на костер за ведовство! Видел бы меня адмирал Колон ... Видел бы меня любой человек из моей прошлой жизни. Сколькие из них поняли бы и не осудили меня? Двое, трое?
Церемония кохобы без какого-либо заметного перерыва перетекла в массовое празднество арейто с участием всех жителей поселка. Разрисованные, раскрашенные алой, черной и белой краской, радостные люди пили пьянящий напиток бехуко, передавая друг другу кувшины, и танцевали вокруг костров под ритмичный треск и шум на площадке табей перед большим жилищем нитаино - той самой, где иногда проходит игра в мяч. Мужчины и женщины проносились мимо меня, размахивая мараками, издавая всевозможные звуки из глиняных и костяных свистелок, из труб и флейт. Непрерывно грохотал барабан. Искры костра танцевали в воздухе и гасли.
И я, подхваченный хороводом, танцевал вместе со всеми, играя на своей собственной флейте с двумя октавами, а на груди у меня подпрыгивали бусы из ракушек и семян. Над всем этим шумом возвышался голос бехике, произносивший нараспев сказание о возникновении богов и людей, о деяниях древних героев, о любви и сострадании, об этом прекрасном мире, насквозь пропитанном тайной и красотой, мукой и радостью.
Вот вам и музыка, кабальеро Мануэль де Фуэнтес из университетского города Саламанки!
На следующий день, по окончании обычной совместной трапезы в каней, за которой мы на сей раз обсуждали не мифологию таино, а свойства целебных трав и их применение против укусов змеев и скорпионов, жена и сын бехико вышли, оставив нас наедине.
- Равака, ты, возможно, злишься на людей коки, которые привезли тебя сюда против твоей воли и не дают вернуться к своему народу, - молвил старик.
Я встрепенулся. Наконец-то, он заговорил о том, что я пытаюсь выяснить с тех самых пор, как нахожусь здесь!
- За то, что нашли меня и привезли сюда, я могу только благодарить, - ответил я. - Ведь в противном случае карибы Каонабо скорее всего убили бы меня там, как они убили других моих соплеменников. Но я действительно не понимаю, почему мне не дают отправиться на Гаити вместе с рыбаками и держат здесь, говоря, что я должен охранять людей коки! Я этого не понимаю. Если бы я был пленником, бехике не передавал бы мне своих знаний.