- Тула... Тула... Отзовись, родименькая... Жива ли ты, Тула?
Бригадам Семенкина удалось добраться до Конюхова к концу дня. Исковерканная, мерзлая земля, глубокие воронки, чуть присыпанные снегом трупы. При въезде в деревню увидел вдруг Иван Климентьевич знакомую фигуру в черной лохматой шапке. "Ну конечно же, он. Живой, здоровый".
Володя замахал руками, показал, куда подъехать. Потом подбежал к машине, доложил Семенкину:
- На семи километрах провода порваны.
- За сутки управимся? - спросил Иван Климентьевич.
- Вряд ли. На дальнем участке только выбили фашистов. На нашей трассе бой был.
Семенкин оставил одну бригаду у деревни, с остальными поехал дальше. Впереди и по сторонам гулко били орудия. Над головами с шорохом проносились снаряды.
Иван Климентьевич ехал вдоль линии, смотрел на черные деревянные опоры и довольно улыбался. "Перекосились, согнулись, бедные, а устояли, не подвели. Поправим, укрепим. Сейчас бы с проводами разобраться. А какой молодец Володька! Такую подготовку провел. Теперь соединить концы, натянуть провода и включать можно".
В последних пролетах, где еще час-два назад шел бой, оборванный провод был глубоко вдавлен гусеницами в землю. Вырубать его в темноте нельзя. Вместе с мерзлой землей перебьешь мягкие медные жилы. Стали выправлять опоры, спаивать разорванные куски меди. С рассветом начали поднимать и натягивать провода.
Утром из ближних кустов вдруг выполз тупорылый танк с черным крестом, урча пошел прямо на них. Где-то рядом оглушительно ударило замаскированное орудие, и танк, завывая мотором, укатился в лощину.
Володя работал у самой деревни. Подцепил когти, легко переступая по стойке, влез на траверсу и сел на круглое бревно. Внизу его товарищи поспешно закручивали болты, собирали в длинные цепочки изоляторы, а Бережной, поджидая, пока машина подтянет гирлянду наверх, смотрел вокруг.
Бой перемещался дальше на юг. По дороге неразрывной цепочкой тянулись подводы, груженные снарядами, фуражом. В обгон шли рысью артиллерийские упряжки.
Снизу донесся отрывистый свист. Володя увидел, как переваливаясь с боку на бок, двинулась их линейная машина. Потянулся стальной трос. Оторвалась от земли и пошла вверх гирлянда изоляторов. Бережной подождал, пока она приблизилась, резко махнул рукой. Машина остановилась. А Бережной заученным движением рванул на себя ближайший к нему изолятор и в считанные секунды гирлянду с проводом подцепил к траверсе.
Когда натянули последний провод, из-за леса вылетел вражеский самолет. Дал две пулеметные очереди и взмыл вверх, пошел на Каширу. Встреченный разрывами зенитных снарядов, повернул назад. За бугром, у железной дороги, грохнул разрыв. Самолет снова снизился, полетел на деревню, сбросил там несколько хлопушек-бомб, потом, повернув к трассе, полетел вдоль линии, продолжая стрелять. Ребята съезжали по черным столбам вниз и бежали к кустам, на ходу сбрасывая, оставляя на мерзлой земле железные когти.
Работу кончали в сумерках. Иван Климентьевич прошел по линии, посмотрел, везде ли как надо висят провода. Глянул в сторону Тулы, прислушался к гулу стрельбы. "Дальше-то не проверишь. До Тулы километров шестьдесят под фашистом. Подадим напряжение, может, и удержится линия в работе".
Вернулись в Каширу. Семенкин устало бросил:
- Наших людей на линии нет. Включайте.
Дежурный инженер ГРЭС повернул на пульте рукоятку, стрелки приборов резко качнулись вправо.
Каширская энергия прорвалась в обороняющуюся Тулу.
В Крюкове Антон Степанович Виднов не мог пробраться к телефону ни на другой, ни в последующие дни. В дежурной комнате расположились офицеры немецкого штаба. У дверей днем и ночью стоял часовой. Впрочем, однажды Виднова привел в дежурку сам офицер. Привел, показал на телефонный аппарат и спросил:
- Что есть это?
- Телефон называется, - ответил Антон Степанович.
- Это я сам знай, как называйца. Куда есть этот телефон?
- В Сухотино. Деревня здесь недалеко.
- В Сухотино тоже есть немецкий зольдат, - утвердительно сказал офицер.
- Вам лучше знать, - ответил Виднов.
Каждый вечер Виднов, крадучись, выходил на линию, смотрел на провода. Потом садился под опору и слушал. Временами ему казалось, что вверху раздается слабый треск. Тогда Антон Степанович быстро приподнимался и приставлял к уху сложенную рупором ладонь. Но все было тихо. Только раскачиваемая ветром дребезжала арматура.
На третьи сутки поздно вечером Виднов услышал наконец легкое потрескивание.
"Вот оно. Трещат, трещат, родимые. Включили линию!" - обрадовался Антон Степанович и быстро пошел к дому.
На другой день старый монтер поднял сына задолго до рассвета:
- Ты что, Константин, забыл? Первое число сегодня, обход по графику.
- Что ты, батя, - удивился Константин, - какой там обход? Работает линия - и ладно, и хорошо.
- Без тебя знаю, что хорошо. А график на что? Рад, что инженер позвонить не может, спросить с тебя? Сам сознавать должен.
- Прихватят нас на линии фашисты. Хуже будет. И столбы своротят, как догадаются, чего ходим.
- А ты по-хитрому, - поучал сына Антон Степанович. - Сначала на провода глянь, потом в сторону отойди, будто по своему делу. Не ходить нельзя. Что, если где опору погнули, упадет вот-вот?
- Так разве ж мы с тобой вдвоем осилим поправить?
- Осилим, - уверенно сказал Антон Степанович. - Расчалку натянем. Либо приставку какую приспособим. На нас с тобой вся Тула надеется. Ну кто сюда пробьется, если что? Через фашистов-то?
Константин поднялся, стал одеваться.
В обход они пошли по своим участкам: Антон Степанович на юг, в сторону Тулы. Константин - к северу, на Каширу.
Виднов-старший осматривал линию обстоятельно, по-хозяйски. Подойдя к опоре, долго стоял запрокинув голову. Потом находил присыпанный снегом бугорок, садился и, вытащив из кармана сложенную вдвое школьную тетрадь, записывал все что по его мнению было "нарушением".
"Левая гирлянда перекошена. У шестого изолятора погнут пестик", закусив нижнюю губу, выводил Антон Степанович.
Снова приподнимался и, зайдя так, чтобы не мешало ему солнце, внимательно смотрел на болты креплений, на клеммы, в которые были зажаты тяжелые медные провода.
Возле одной из опор немцы устроили проезд машин, цепляясь за деревянную стойку, расщепили ее.
"Были б то наши машины, скажем, совхозные, я б на них управу нашел, - подумал Антон Степанович. - А теперь вот пойди пожалуйся... Может, отбойную тумбу поставить? - продолжал он рассуждать сам с собой. Есть у меня кусок рельсины. Закопать можно быстро. Тогда уж не своротят опору".
Постоял да и махнул рукой:
"Не надолго осталось ихней езды".
Посмотрел по сторонам. По дороге, проложенной фашистами, прямо через луг и пашню едет серая грузовая машина.
"Не прицепились бы. Начнут расспрашивать: "Зачем, что надо?" забеспокоился Виднов.
Рядом - кусты ольхи. Антон Степанович подошел, вынул из сумки ножик и стал срезать неровные, шершавые прутья.
Машина остановилась. Из кабины вылез грузный фельдфебель. Подойдя к Виднову, он что-то сказал ему громко, отрывисто.
- Корзиночку хочу сплести, - ответил Антон Степанович и, приложив прутья один к другому, стал перебирать пальцами.
Фельдфебель опять что-то выкрикнул, кивнув на кусты.
- Ничего, выйдет корзиночка, как не выйти, сколько лет плетем, нараспев заговорил Антон Степанович.
- Ду бист дум! - взвизгнул фельдфебель и больно стукнул по виску Виднова костяшкой своего согнутого пальца. Потом заглянул в сумку, висевшую на боку у Антона Степановича, вынул яйцо и вдруг, сбив с Виднова шапку, с размаху разбил это яйцо о его лысеющее темя.
- Идиотен!
После этого, крутя пальцем у своего лба и гримасничая, фельдфебель вернулся к машине, плюхнулся на сиденье.
- Дум! - снова донеслось до Антона Степановича.