Святитель Игнатий (Брянчанинов) считал настоятельское служение самым трудным монастырским послушанием.
«Это не есть начальство сего мира… Это – бремя легкое и вместе с тем тяжкое. Эти рамена должны носить немощи всего братства. Какая крепость должна быть в раменах этих! Какое нужно иметь настоятелю великодушие, какое самоотвержение! Нужно полное забвение своего Я, чтоб эта угловатая и жесткая буква не ранила, тем более не убила никого из ближних».
Начиная с 5 марта 1839 года, когда приехавший с архимандритом Игнатием иеродиакон Марк прочитал Указ: игумену Дамаскину принять монастырь, а игумену Вениамину, по неспособности его править монастырем, уехать в Вологодскую епархию на покой, когда клиросные пропели тропарь и кондак Преподобным Сергию и Герману, Дамаскин принял бремя монастыря и понес на своих раменах немощи всего братства. С присущей ему энергией начал он наводить порядок на Валааме.
Насколько это было непросто, свидетельствует история удаления из монастыря Феоктиста. Его увидели днем в нетрезвом виде, и необходимо было осмотреть его келью, чтобы проверить, есть ли там еще горячительные напитки.
Со словом увещевания Дамаскин пошел в келью Феоктиста. Но тот не собирался раскаиваться, начал поносить игумена нелепыми и грубыми словами, угрожать… Наконец, он бросился на Дамаскина с кулаками, и тот вынужден был уйти…
Феоктиста пришлось перевести в Коневский монастырь…
Бунт его был вызывающе нелепым, но не беспричинным. Дамаскина произвели в сан игумена и поставили настоятелем из простых монахов. Старшей братии, втайне стремившейся к власти, трудно было смириться с его возвышением, им казалось, что сорокачетырехлетний Дамаскин несправедливо обошел более старших по возрасту и способностям монастырских отцов.
Духовное неповиновение тогда, как вспоминали очевидцы, «рожном стояло».
Из двух, заключенных один в другом, периметров составлено здание Валаамского Спасо-Преображенского монастыря…
Внутренний возвели еще при отце Назарии, внешний достраивали уже на памяти Дамаскина, в игуменство Иннокентия…
Но и двойные стены не всегда защищают от бурь. Порою кажется, что всеми ладожскими ветрами продут двор монастыря. И странно, но иногда, здесь, внутри двух прямоугольников, ветер сильнее, чем на озерном берегу…
И никогда, ни в пустыньке, ни на скиту Всех Святых, не дули Дамаскину такие сильные ветры. И не отвернуться, не спрятаться было от них, надо было вести монастырь сквозь все бури.
«Господь не дал жезла грешных на жребий праведного, – говорит монастырская биография Дамаскина. – Господь видимо благословил труды его великие… Первее всего, приняв жезл правления, о. Дамаскин обратил свое внимание и старание на приведение в добрый порядок внутреннего монастырского духовного строя жизни и, как мудрый ловец, с самого начала наметил верно стрелу к назначенной цели, не вдруг напрягал лук, но исподволь, чтобы не оборвалась тетива и не сломался бы. Постепенно, но неуклонно и неустанно начал о. Дамаскин восстанавливать прежнее внутреннее благоустройство, сообщенное монастырю еще в 1787 году о. игуменом Назарием – старцем великой духовной опытности и мудрости, и достиг своей цели, привел обитель в самое цветущее состояние. Братство ея возросло, нравственные силы ея развились, во внутреннюю жизнь ея вдохнут был божественный огонь истинного подвижничества».
Эта лестная характеристика подтверждается цифрами и фактами. Неуклонно росла при Дамаскине численность обители. Уже в 1852 году она составляла 172 человека. В 1868 году – 234 человека, в 1881 году, году кончины Дамаскина, – 263 человека.
При этом подчеркнем сразу, что Дамаскин гораздо более сил уделял тому, чтобы не пропустить в монастырь нежелательных людей, чем привлечению будущих иноков.
Но это ведь одно и то же.
Дамаскин ясно понимал, что удаление из монастыря подначальных и служит привлечению в него тех, кто действительно хочет найти путь спасения…
«Они (подначальные. – Н.К.) как адская, неистощимая картечь, помещаемая между дивными звеньями золотой монашеской цепи, потрясательными взрывами расторгают эту небесную цепь, – и ужасающим треском далеко оглашают окрестности».
Снова и снова повторяет Дамаскин, что на монашество «восстают плотолюбивые протестанты. В монашестве они ищут грязных сторон, на монашество изливают они свою фанатическую злобу. Всякий монастырский человек с длинными волосами и с кожаным поясом – для них уже монах, проступки такого лица они вменяют монашеству. И как часто омерзительно грязны, поразительно скорбны бывают поступки этих лиц, – и они пластами ложатся на славу Церкви Православной, – православное монашество».