Этим опытом, как мне казалось, Фадеев очень дорожил и любил свое новое произведение и его героев так же горячо, как и героев «Молодой гвардии».
Однажды в ноябрьский вечер, после одного юбилейного торжественного заседания, выйдя из подъезда Московской консерватории, я увидела высокую фигуру Фадеева. Подняв воротник, он проходил вдоль ряда машин и вглядывался в их номера: его машины еще нет. Я предложила подвезти его домой на моей машине. Сели, поехали.
На вопрос о здоровье он ответил с досадливой усмешкой:
— Ни шатко ни валко… опять отпустило. Задай мне такой вопрос лет двадцать пять назад, то-то бы я посмеялся…
Оказывается, самое сносное для его болезни время — вторая половина лета и начало осени, когда есть арбузы — сок их хорошо действует «на эту проклятую печень». Теперь, когда в его работу постоянно «вторгается болезнь», у него появилось «обостренное» чувство времени: нужно, нужно торопиться, напрягать все свои духовные и физические силы — жизнь «страшно коротка!». Главная его мечта — «спеть обещанную песню», закончить с честью «Черную металлургию».
Лучше и легче всего было перевести разговор на самое для него дорогое дело. Отвечая на мои вопросы, Фадеев рассказал, что за несколько месяцев, проведенных им на Урале, он познакомился с замечательными людьми, которых душевно полюбил. Инженеры с широким кругозором ученого и рабочие — «типично новаторские умы» и смелые, инициативные характеры. Многие заводские люди, с которыми он подружился, обладают не только редкостным общественным и психологическим чутьем, партийным опытом и подлинно государственным разумом, но и удивительным пониманием особенностей, например, писательской профессии. Он рассказал, как бригадиры или мастера с исключительным вниманием и заботой — «как практики!» — советовали писателю, что из сообщенного ими существенно по смыслу и потому необходимо и что «можно из дела исключить». Лишний раз он мог убедиться, как «зорки и взвешенны нравственные критерии нашего рабочего класса». Никто, например, не советовал писателю: изображайте, мол, побольше дряни и всяких прорух, чтобы их «вытащить за ушко да на солнышко…». Нет, корректива была иная: лучше показать, «как настоящие люди дрянь одолевают». «Как с круга спиться» — такое всегда легче показать, чем «красоту душевную, как ее воспитать, взрастить и на всю жизнь сохранить».
Не в том сила нашего общества, говорили писателю уральцы, чтобы побольше было «благополучно-серых» людей, а в том наша сила и слава, что «очень разные по характеру и способностям люди совершают общее дело с братски-одинаковым сознанием» его важности и нужности для народа. Пусть вот это и показывает наша литература, и, значит, «пусть книга не мучит, а учит».
— Да, загадай этим характерам две-три пятилетки подряд, — заключил Фадеев, — они удивляться не станут, а тут же примутся «планировать»… Вот говорим мы: обобщение, обобщение, — раздумчиво продолжал он, — а в каких именно людях, явлениях и событиях ты его увидел и насколько мастерски воплотил в живых образах? А ведь есть еще проверка жизнью, тем естественным окружением, где проходит жизнь и труд твоих героев, или их прототипов, или тех событий и характерных черт, которые и помогли тебе найти это обобщение?.. Да, все это у меня было, как попутный ветер! — И он даже засмеялся, наверно вспомнив что-то приятное.
Даже в полутьме машины видно было, как поблескивали его глаза, а голос звучал таким молодым упорством и веселой надеждой.