Мне случалось встречаться с Александром Александровичем главным образом в общей работе Союза писателей (дома я у него была только однажды), и я привыкла видеть его всегда деятельным и полным готовности взять на себя более трудные и сложные дела. «А это поручить Фадееву», — говорил он в таких случаях. Мне поэтому думалось, что жизнь его скроена хорошо и стройно. Все знали, что А. А. Фадеев бывает у Сталина не только вместе с другими секретарями Союза писателей, но, как генеральный секретарь СП, также и один, по его вызову. Многие, вероятно, полагали, что эти единичные вызовы «наверх», как правило, благоприятны для Фадеева. Прискорбная история со статьей о первом издании романа «Молодая гвардия» поколебала эту уверенность: жизнь Александра Фадеева как руководителя Союза советских писателей стала казаться сложной и тревожной именно из-за того, что Сталин вызывал его к себе.
В начале 1951 года у нас, в Центральном Доме литераторов, а затем в Зале имени Чайковского, прошло два юбилейных вечера, посвященных пятидесятилетию со дня рождения Александра Фадеева. До сих пор приятно вспомнить, как десятки дружеских рук обнимали Фадеева за кулисами Зала имени Чайковского перед началом второго, большого юбилейного вечера, для всей Москвы. Сколько шутливо-сердечных пожеланий еще долгой-долгой жизни — «лет до ста расти» и т. д. — услышал он в тот вечер! Известнейшие советские певцы и мастера сцены сердечно приветствовали Фадеева и выступали в большом концерте. И концерт тот был особенный, как бы окрашенный в цвета дружеской признательности и глубокого уважения: «Все, мол, это для тебя, дорогой друг, для твоей заслуженной радости и торжества!»
Юбиляр наш выступил с той же речью, что и на чествовании его на вечере в Союзе писателей. Торжественными в этой речи, как клятва на всю жизнь, были слова о служении родине, партии, народу. Остальное, касающееся его личности и работы, выглядело в этой речи самокритически-скромно и озабоченно. Сказав, что он является «автором всего лишь двух законченных произведений», Фадеев сравнил эти книги с какой-то «запевкой».
— Я еще надеюсь спеть свою большую, настоящую песню, — произнес он задумчиво и твердо под аплодисменты всего зала.
— Сейчас я хочу спеть песню о нашей черной металлургии, о нашем советском рабочем классе, о наших рабочих младших и старших поколений, о командирах и организаторах нашей промышленности. Я хочу спеть песню о нашей партии как вдохновляющей и организующей силе нашего общества.
Наверно, многим друзьям Александра Александровича думалось тогда, что сердечное тепло и свет этих вечеров внесли живую радость в его трудную и сложную жизнь. А кроме того, всем было известно о тяжелой болезни, которая заставляла его «выбывать из строя».
Едва Фадеев, возвратившись из больницы, снова появлялся в Союзе писателей, об этом сразу узнавали, заходили в кабинет Фадеева, и не обязательно по делу, многие и просто, что называется, «на огонек». Это был тот ярко видимый и днем огонек дружбы, симпатии и уважения, с которым самые разные люди годами относились к нему.
— Можно к тебе на минутку, Саша?
— Заходи, заходи! Садись, пожалуйста! Ну, как дела, здоровье?
— Да я, собственно, о твоем здоровье и самочувствии…
— Как видишь, опять «отпустило»… Хороша, удобна и тиха больница, но, как говорится, хороша, да не наша! Верно?
И он с силой отмахнулся, будто изгоняя из памяти тихие картины больничных дней, а потом с жизнерадостным и лукавым смешком сказал: